В мои планы это также входило полностью. Чем ближе от Шам-Шаха я организую транспортный коридор, тем проще ребятам Жесткого будет добраться сюда и захватить эсминец. Так что я время от времени переставлял паруса, стараясь выжать из «Святого Николая» всю возможную при данном ветре скорость. Кроме того, у меня возникла шальная мыслишка захватить арабского мага в качестве «языка». Того и гляди, Щегол премию выпишет. А она мне не помешает, потому что напиться после этого задания я решил до поросячьего визга. Имею право.
Ближе к вечеру Расул велел сбавить ход. Оно и понятно – до Шам-Шаха оставалось что-то около трехсот километров – вполне преодолимое для турбо-грава расстояние. Я заметил, что Расул нервничает. Значит, прав я, на борту возможен очень высокий гость.
Проблема была в том, что с корабля в транспортный коридор не прыгнешь, разве что выставить его точно в ответной точке и нарисовать на палубе пентаграмму. Тоже идея, кстати. Но вряд ли очень уж выполнимая. Скорее напротив – меня высадят, а сами возьмут «Святой Николай» на буксир и утащат к Шам-Шаху. Идти на парусах Расул не сможет, поскольку курсы по ветру и тактику перестановки парусов на смене галсов я преподал ему с наибольшей невнятностью, на какую был способен. И уверен, что запутал его сильно, а он стеснялся переспрашивать и уточнять, чтобы не выглядеть дураком.
Я убрал почти все паруса, оставив грот для эволюций на смене галсов, если потребуется висеть почти в одной точке. Расул не отрывался от иллюминатора, всматриваясь в гряду гор. Видно было – ищет знакомые очертания, чтобы сориентироваться.
– Надо оставаться тут, – приказал он наконец.
У меня чаще забилось сердце. Вот и конец игры. План Дворжека, мое упрямство и большая доля везения сделали свое дело. Да, перед Щеглом, пожалуй, следует публично снять шляпу. Вот настоящий Мастер Игры. Все рассчитал задолго до того, как я это понял. И в точности! Особенно меня поражало, что он адекватно вплетал в игру не только свои действия, но и действия противника, и возможные случайности. Это поражало мое воображение – квантовый вычислитель у него вместо мозгов, иначе не скажешь.
Я не стал убирать грот и ложиться в дрейф, чтобы корабль не снесло по ветру, а встал к штурвалу и начал серию галсовых эволюций, целью которых было хождение внутри воображаемой трапеции, где длинная и короткая стороны выполняли роль траекторий на галфинде, а косые стороны обозначали курсы бакштаг и бейдевинд соответственно.
Расул приказал включить главный ходовой локатор и остался возле монитора, наблюдая, как со стороны Шам-Шаха к нам двигаются три яркие точки. Судя по ходу, две из них были буксировочными транспортниками, а одна, быстрая и маневренная, тяжелым турбо-гравом.
Пока Расул пялился в монитор, я украдкой сверился с индикатором ответных точек. Ближайшая была в километре, так что я незаметно подкорректировал эволюции эсминца так, чтобы нужная точка оказалась в центре воображаемой трапеции.
– Снижайся! – приказал Расул.
Я пересел в штурманское кресло и, толкнув рычаг, начал плавное снижение. Идеальным вариантом было усадить корабль на грунт. Если позволят, конечно. Хотя могут и позволить, это им корабль угнать не помешает никак – уж что-что, а приводами антигравитации арабы управлять умели, о рычаге Расул знал, и ему не составит труда поднять эсминец в воздух. Просто мне намного удобнее было бы работать, когда «Святой Николай» встанет на опоры посадочного шасси. Хотя бы в том плане, что можно будет попробовать захватить Аль Руха в качестве языка.
Когда ответная точка транспортного коридора оказалась в центре описываемой эсминцем трапеции, я снизился до пятнадцати метров над грунтом. Ветер тут был, но далеко не такой хороший, как на средних высотах, так что на описывание трапеции теперь уходило намного больше времени.
– Высота пятнадцать, – доложил я Расулу.
– Сможешь аккуратно сесть на грунт? – спросил он.
– Откуда я знаю? – соврал я. – Впервые же за штурвалом! Но попробовать можно.
– Только осторожно, – произнес Расул без особых эмоций.
Через минуту я убрал все паруса, лег в дрейф по ветру и осторожно усадил многотонный корабль на песок. Получилось не очень ровно, но вполне терпимо. Правая опора легла между двумя невысокими барханами, а левая на одном из них. Получился заметный, но ни на что не влияющий перекос. Я с удовольствием покинул гермокабину и выбрался на палубу. Солнце жарило беспощадно, от песка исходил жар, но после искусственного воздуха и эта духота показалась райской. К тому же влажность была не очень большой, в таких условиях пекло переносится легче.
Я глянул в сторону гор и разглядел три приближающиеся низковысотные скоростные цели. Шли они полным ходом, близко к звуковой скорости, совершенно не пытаясь экономить на топливе. У меня же был свой интерес – я достал из-под вентиляционного тубуса тонкую металлическую пластину со сторонами в тридцать сантиметров, на которой прошлой ночью мне тайком от Расула удалось вычертить пентаграмму. Кроме того, у меня имелась маленькая полоска металла на которой было изображено подобие десятикнопочной клавиатуры. На песке-то это не особо начертишь, так что я подготовился. Обе пластины я спрятал под халатом. Приятного мало – большая и в тени под тубусом нагрелась так, что жгла кожу. Но уж лучше ошпарить брюхо, чем в критический момент оказаться без возможности экстренного отхода. А так, стоит мне с этой штукой оказаться в ответной точке, и я смогу прыгнуть на Базу сразу. Никто ничего даже не поймет. Единственное, чего мне хотелось бы – оставить большую пластину тут, чтобы группа Жесткого могла прибыть поближе к Шам-Шаху без затруднений. А вот «клавиатуру» лучше забрать с собой, чтобы не дать противнику понять, как это устройство работает. А еще лучше заранее закопать в песок и пластину с пентаграммой.
Спустившись с палубы на грунт по шторм-трапу, я сверился с индикатором, прямо у кормы выкопал ногой небольшую ямку, кинул туда пластину и забросал песком. Все, точка отхода есть. Дальше дело актерской игры и сноровки.
Через несколько минут по левому борту от «Святого Николая» уселись в песок три антиграва. Из транспортников никто не выбрался, а из турбо-грава чинно сошел на грунт очень толстый араб в чалме, халате и в очень длинном черном плаще, волочившемся за ним по песку. Расул, завидев старика, кубарем скатился по трапу и распластался, как перед Аллахом в салят – задницей кверху. Толстяк приблизился и жестом позволил Расулу встать.
– О, наимудрейший, именуемый Аль Рухом, – продолжая кланяться, затараторил наш бравый предводитель, – неимоверным трудом нам удалось доставить сюда этот корабль и потомка великого мага Сулеймана! Но не ради щедрот ваших, проделал я…
Толстяк жестом остановил его и спросил:
– Он знает, в чем его миссия?
– Да, о мудрейший! Я все рассказал. И он счел за честь…
Снова толстяк жестом прервал Расула. Я смотрел на это, слушал и чувствовал себя, как в дурном театре. В совершенно бездарном провинциальном театре, какие иногда дают гастроли в военных подразделениях. Если бы я сам тщательно не состроил все, у меня была бы полная уверенность, что это какое-то наглое мошенничество. Ну не так я себе представлял Аль Руха, хоть что со мной делай. Но никем, кроме Аль Руха, этот старец быть не мог, потому что данная встреча являлась кульминацией плана Дворжека в моем исполнении. Противная сторона не имела никакой возможности предпринять хоть что-то. Дворжек, безукоризненный Мастер Игры, обошел их всех с самого начала, не на первом ходу, а задолго до него, когда игра еще и не начиналась.