Все было так, но тем не менее могу сказать со знанием дела, что мы и в советский период были заинтересованы в установлении арабо-израильского мира. Не только были заинтересованы, но работали в этом направлении, не забывая (этого вообще никто не забывал) о своих многогранных интересах на Ближнем Востоке.

Но как добиться этого урегулирования? Конечно, в Москве хорошо понимали, что без компромиссов не обойтись. Но каков предел компромисса, который может привести к урегулированию и, самое главное, удержать его на плаву? В наиболее общем виде такой компромисс был найден и отражен в формуле: территории, оккупированные Израилем во время шестидневной войны, в обмен на мир арабских стран с Израилем, включая не только признание этого государства, но и установление полноправных дипломатических и иных отношений с ним. Должен сказать, что фиксация такого подхода в качестве основы арабо-израильского урегулирования на Мадридской мирной конференции 1991 года означала всеобщее признание той с самого начала бесспорной для нас истины, что освобождение Израилем арабских территорий, с одной стороны, и безопасность Израиля – с другой, являются единственным путем к урегулированию на Ближнем Востоке.

Но эта формула не работает до сегодняшнего дня, и процесс политического урегулирования растянулся на десятилетия. Сказывается менталитет вовлеченных в кровавый конфликт сторон, сложившийся на протяжении целого века. Вместе с тем, как мне представляется, удлиняет путь к миру и делает проблематичными его стабильность и общий характер тактики США, заключавшейся с самого начала в комбинациях, призванных подтянуть к миру с Израилем одну арабскую страну за другой, а также отдельно и палестинцев.

Теоретически такая тактика выглядит неплохо. Практически, особенно в настоящее время, она приводит к целому ряду неиспользованных возможностей, особенно когда такая тактика накладывается еще на один «ближневосточный миф» – уверения в том, что Соединенные Штаты обладают способностью в одиночку, без координации действий с Россией, Европейским союзом привести дело к ближневосточному урегулированию.

Упущенный шанс

Известно, что одним из самых больших ближневосточных достижений Г. Киссинджера – в этом ему, безусловно, помог бывший президент Египта Анвар Садат – было использование войны 1973 года для подготовки сепаратного соглашения Египта с Израилем. В уже упомянутой мной беседе с Садатом в конце 1975 года египетский премьер, рассказывая о войне, нарисовал такую картину ее последних дней.

– Фронт представлял собой «слоеный пирог», – говорил Садат. – Моя третья армия была окружена израильтянами на Синае. В свою очередь, египетскими войсками были окружены танки генерала Шарона, прорвавшиеся на западный берег Суэцкого канала. Их связывали с основными израильскими силами шестикилометровый «коридор» и несколько понтонов через канал. Египетские генералы оказывали на меня давление, требуя перерезать «коридор» и ударить по плацдарму Арика Шарона. Все было для этого – двойной перевес в стволах артиллерии и танках. Генри Киссинджер сказал мне: «Господин президент, если советское оружие одержит победу над американским, то Пентагон этого никогда не простит и наша «игра» с вами будет кончена».

– Какая «игра»? – в один голос спросили мы с Беляевым.

Садат, уйдя от ответа, перешел на другую тему…

На следующий день мы были уже в Аммане, где ситуацию уточнил король Хусейн и находившийся с ним премьер-министр З. Рифаи. Во время неофициального завтрака, на который мы были приглашены с И.П. Беляевым и советником посольства СССР Р.В. Ющуком, беседа перешла на египетскую тему и я рассказал о разговоре с Садатом.

– Нисколько не сомневаюсь, – заметил иорданский король, – что «игра» действительно имела место. Когда-нибудь ее контуры станут известны истории.

– Вспоминаю свое посещение Каира за шестнадцать месяцев до начала войны, – вступил в беседу премьер-министр З. Рифаи. – Я тогда приехал к Садату, чтобы восстановить дипломатические отношения, прерванные за год до этого египетской стороной. Садат разоткровенничался и сообщил, что у него существует секретный контакт с Киссинджером. Потом Садат поделился своей идеей о «размораживании» конфликта с Израилем. «Это можно сделать, – сказал он, – с помощью ограниченной акции, нацеленной на захват небольшого плацдарма на восточном берегу канала. После этого я могу сесть за стол переговоров».

Наконец точки над i расставил президент Сирии Х. Асад. Во время встречи с ним 2 июня 1983 года мы говорили о многих сторонах ближневосточного конфликта. Речь зашла и о возможностях его урегулирования сразу же после войны 1973 года. Х. Асад сказал:

– У нас была предварительная договоренность с Садатом честно действовать вместе. Разумеется, он не информировал нас о своих подлинных целях, о том, что он задумал войну лишь как средство сдвинуть ситуацию с мертвой точки и вступить в переговоры.

Мы в Сирии понимали, что конечным результатом войны должно быть политическое урегулирование на основе решений Совета Безопасности ООН. Однако планы свои мы строили на том, что к моменту вмешательства ООН нам удастся на обоих фронтах освободить территории, оккупированные Израилем в 1967 году. В действительности, – заключил Асад, – все получилось по-другому.

Г. Киссинджер говорил о том, что любит приступать к урегулированию конфликтов, когда они находятся «в горячем состоянии». В своих мемуарах он отрицает, что заблаговременно понимал мысли Садата, «направленные не на территориальный выигрыш, а на то, чтобы породить кризис, который мог бы изменить замороженные позиции сторон и тем самым открыть путь к переговорам» [43] . Мне представляется такое неведение, «прозрение» в последний момент сомнительным, хотя бы в силу того, что Киссинджер, когда ему сообщили о неизбежности начала войны в ближайшие часы, по словам его биографов, сосредоточился на контактах с израильтянами, чтобы не допустить превентивного удара [44] . Но даже если он не «играл» с Садатом с самого начала, госсекретарю США импонировала, судя по всему, такая схема: размораживание конфликта с помощью крайне ограниченной локализованной акции Садата; американский контроль над ситуацией; создание престижных условий для Садата, чтобы тот смог согласиться на переговоры, сориентированные на сепаратную договоренность.

Находясь в Москве перед принятием совместно разработанной СССР и США резолюции Совета Безопасности № 338 о прекращении огня на Ближнем Востоке, Киссинджер согласился с мнением советского руководства о необходимости увязать в ней окончание войны с началом процесса всеобъемлющего урегулирования. Однако на деле он как раз и отошел от этой «увязки». Это полностью проявилось в оценке того места, которое должна была занять, по Киссинджеру, мирная конференция, созванная в Женеве.

«Женевская конференция, – пишет Киссинджер, – не оставляя никаких сомнений в своих истинных целях и намерениях, была средством собрать в одну упряжку все заинтересованные стороны для одного символического акта и посредством этого сделать так, чтобы каждый мог проводить сепаратный курс, хотя бы на некоторое время. Было сложно и собрать такую большую встречу, и после этого держать ее в бездейственном состоянии (!), в то время как дипломатия возвратится к двусторонним каналам» [45] .