С.М. Богданчиков возглавил компанию «Роснефть» осенью 1998 года, когда над ней также нависла угроза банкротства. Он поставил деятельность компании под жесткий контроль. «Роснефть» реструктурировала свои обязательства перед кредиторами и почти погасила их. За первую половину 1999 года ее прибыль выросла в 17 раз по сравнению с тем же периодом 1998 года.
Кстати, в тяжелейших бюджетных условиях зимой 1998 года именно «Славнефть» и «Роснефть» помогли правительству решить проблему замерзающих регионов.
Возможно, в деятельности этих руководителей были слабые и даже негативные стороны, но я сужу по тем быстрым и решительным переменам к лучшему – а они несомненны, – которые произошли в порученном им деле.
Правительство взяло курс на создание одной мощной государственной нефтяной компании – не путем национализации, а через объединение «Славнефти», «Роснефти», нескольких других нефтяных компаний, в которых государство владело контрольным пакетом акций. В.Б. Булгак и министр энергетики С.В. Генералов по моему заданию подготовили соответствующий проект постановления правительства. Речь шла о постепенном процессе – сначала создании государственного холдинга, а затем объединении всех компаний в единое целое. Тогда в руках у государства была бы вторая по масштабам добычи нефти (после ЛУКОЙЛа) компания, и если учесть, что в государственных руках была еще и «труба» – «Транснефть», через которую осуществляется весь нефтяной экспорт страны, то совершенно ясно, кто обладал бы реальными рычагами воздействия на обстановку. При сохранении частного предпринимательства наличие таких государственных рычагов – я в этом уверен – дало бы нам возможность не только более последовательно и в интересах всего общества регулировать экспортные пошлины, которые мы успели ввести, но и в определенных пределах влиять на внутренние цены на бензин, горючесмазочные материалы, препятствовать их спекулятивному взлету. Мы исходили и из того, что национальная нефтяная компания будет представлять государство в Соглашениях о разделе продукции, координировать работы НИОКР в масштабах всей отрасли, готовить кадры. Мощная нефтяная компания с контрольным государственным пакетом акций давала возможность решать основную часть проблем по обеспечению нефтепродуктами бюджетных потребителей – Минобороны, МВД, оборонную промышленность, – представлять правительство в международных проектах. При этом для нее не предусматривались, естественно, никакие директивные функции или льготы.
Против идеи создания мощной государственной нефтяной компании выступили олигархи, связанные с нефтяным бизнесом. Конечно, не в открытую, но с использованием всех своих лоббистских возможностей. А времени у правительства на осуществление своего плана не оказалось.
Я думаю, что попытка создать мощную государственную нефтяную компанию тоже была одной из причин того, что нас отправили в отставку. В этом убеждают и последовавшие за отставкой события. Проект создания такой компании был похоронен. Начался передел собственности и в этой области. Произошло смещение со своего поста президента «Транснефти» Савельева. Он был назначен на этот пост моим предшественником, С.В. Кириенко. Но это для меня не имело никакого значения, так как работа Савельева и его команды была в целом эффективной. Общие затраты за 1998 год у компании снизились на 12 процентов по сравнению с 1997 годом. Количество аварий на трубопроводах уменьшилось в несколько раз (одним из главных показателей работы «Транснефти» является снижение издержек и обеспечение стабильной работы трубопроводной системы). Активно шла работа по реализации такого жизненно важного для России проекта, как Балтийская транспортная система, что ущемляло интересы тех, кто экспортировал нефть через страны Балтии. Реальные причины смещения Савельева в целом не имели ничего общего с государственными интересами.
Компании с государственным контрольным пакетом акций отнюдь не избежали многих нарушений. Уже будучи депутатом Госдумы, 25 февраля 2000 года слушал сообщение тогдашнего председателя Счетной палаты X.М. Кармокова. Вот некоторые примеры, приведенные им. При полном игнорировании постановления правительства о предельном превышении оклада руководителей над минимальной зарплатой работников акционерных обществ с государственным контрольным пакетом председатель РАО «ЕЭС России» в 1997 году Бревнов получил в виде вознаграждения за девять месяцев 230 тысяч долларов при средней месячной зарплате работников компании 1800 рублей, да еще и трехмесячной задолженности. Государственная компания «Росвооружение» в 1992–1997 годах вложила в уставные капиталы или в виде пополнения оборотных средств 61 организации 100 млн долларов США, получив в виде дивидендов 2,2 млн. Министерство путей сообщения вносит вклады в уставные капиталы 685 коммерческих структур с получением 4,17 процента от суммы вклада. Нужно ли говорить о несопоставимости этих процентов с теми, которые берутся за кредиты в России и за рубежом? Что скрывается за такой «дешевизной» вложений?
Естественно, что государственная регулирующая и контролирующая линия должна отчетливо проявляться в обеспечении не только входа предприятий всех видов собственности в эффективную экономическую деятельность, но и выхода в случае нарушения ими законов. Очень остро в это время стоял вопрос о банкротстве предприятий. Необходимость этой меры при переходе к рыночному хозяйству была очевидной. Но как осуществлялось преобладающее число банкротств?
Одни из них были «на грани», а иногда и просто преступлениями. Примером может служить случай с «Пурнефтегазом». В результате тщательно спланированной аферы государство, не вмешайся правительство, могло лишиться одной из своих нефтедобывающих компаний – дочернего предприятия «Роснефти». Использовав все законные – хочу это подчеркнуть особо – средства, несмотря на дикое сопротивление и специально созданную тяжелую юридическую ситуацию, мы предотвратили сделку, по которой за 10 млн долларов «выкупался» пакет государственных акций на 600 млн долларов у обанкроченного «Пурнефтегаза».
Большинство российских промышленников буквально негодовали по поводу изобретенной псевдолибералами модели так называемого «ускоренного банкротства». Эта модель не имела ничего общего с укреплением реального сектора экономики. По идее большинство подлежащих банкротству предприятий должно было сдаваться либо в аренду, либо в управление опытным менеджерам, которых следовало подбирать по конкурсу. И то и другое нужно было для того, чтобы поставить предприятие на ноги, а затем решать, как, в какой форме, с долевым участием государства или нет, его вновь приватизировать.
А как было на самом деле? С обанкротившегося предприятия снимали все самое ценное – станки, компьютеры, помещения сдавали, работников выбрасывали на улицу. Это происходило потому, что зачастую банкротство оказывалось не правовой процедурой, а закрытым «междусобойчиком».
Уже находясь в Думе в качестве депутата, я присутствовал при обсуждении в первом чтении проекта закона об оздоровлении предприятий, представленного главой Федеральной службы России по финансовому оздоровлению и банкротству.
Проект закона отклонили – в нем, по сути, отсутствовали критерии, по которым предприятие подлежит финансовому оздоровлению. Не было прописано должным образом, какие рычаги имеет государство, для того чтобы не допустить вседозволенности временных управляющих, каковы границы их функций, наконец, что делать с долгами предприятий, подпадающих под категорию «несостоятельных», с начисленными за невыплату этих долгов пенями и штрафами. Неужели опять кое-кто стремится все привести «на круги своя»? Конечно, вопрос риторический, конечно, «кое-кто» стремится к этому…