Может быть, над кем-то довлеет груз воспоминаний? Согласен, с ними не так скоро и легко расстаются многие. Но такой груз прошлого – не решающий элемент в определении того, кто и как в нынешних условиях угрожает безопасности государства.
Что касается стран Центральной и Восточной Европы, то причина их стремления вступить в НАТО обусловлена, очевидно, другим. Они хотят быть идентифицированы как часть Европы – не Востока, а Запада, – войти в европейские структуры, главным образом в Европейский союз. Но прием в ЕС для них по многим причинам оказался труднодостижимым, во всяком случае на ближайшую перспективу. Есть основания считать, что в таких условиях присоединение к НАТО представлялось им кратчайшим и менее обременительным путем вхождения в европейские структуры.
Доля вины за все это лежит и на нас. После ликвидации Варшавского договора и Совета экономической взаимопомощи мы как-то не уделили должного внимания своим бывшим союзникам. Была и объективная причина: реформы в России на шкале приоритетов были куда выше, чем политика в отношении стран Восточной Европы. Но это не могло служить оправданием того, что, упраздняя СЭВ, мы «вместе с водой выплеснули и ребенка». Да, действительно, СЭВ был во многом несовершенен и вызывал нарекания со стороны его восточноевропейских участников. Однако были и сложившиеся в течение многих лет производственные связи с СССР, устойчивые рынки сбыта продукции восточноевропейских стран. Когда все это оборвалось, эти страны очутились как бы в пустоте.
Что и говорить, даже мощная в экономическом отношении Западная Германия не смогла одномоментно «переварить» достаточно развитую экономику ГДР. В 1991 году представители «Дойче банк» обратились ко мне как к члену Совета безопасности, отвечающему за внешнеэкономическую тематику, с предложением предоставить нам кредиты для восстановления производственной кооперации с предприятиями ГДР, так как в Бонне опасались, что безработица в восточной части объединившейся страны создаст большие социальные проблемы, а для интеграции в западногерманскую экономику этих предприятий нужен был немалый срок. К сожалению, нам в то время было не до восточногерманских, собственно, как и не до других восточноевропейских предприятий.
Элементарный и ничем не оправданный разрыв тысяч и тысяч связей, образовавшихся по линии СЭВ, больно ударил по экономическим интересам многих стран, в том числе и России. Но такова была действительность, и она способствовала тому, что восточноевропейские страны, сначала как бы находившиеся в оцепенении, приняли одностороннюю западноевропейскую ориентацию даже в условиях, когда в Западной Европе для их продукции не просматривалось никаких «ниш». В немалой степени этому, конечно, способствовал и политический фактор – изменение характера режимов в этих странах.
Не исключаю и того, что тяга некоторых стран ЦВЕ в НАТО диктовалась их опасениями давления со стороны наращивающей мускулы Германии, хотя эта причина не видится в качестве реальной, особенно в условиях складывающейся системы европейской безопасности. Отдельные руководители стран ЦВЕ хотели вступить в НАТО, исходя из своих внутриполитических интересов и пытаясь закрепить будущее за своими режимами.
Но ни одна страна и не помышляла бы о вступлении в НАТО, если б не понимала, что это ее стремление идет не поперек, а в унисон с политикой руководства Североатлантического союза. Давайте все-таки вернемся к записи беседы М.С. Горбачева с Дж. Бейкером. Вспомним, как тот сказал: «Если НАТО будет ликвидировано, то такого механизма присутствия США в Европе не будет». После окончания холодной войны НАТО сохранилось, но было ли этого достаточно для обеспечения в полном объеме присутствия США в Европе? Это – не праздный вопрос. Ситуация быстро менялась. Европа шла и идет по пути интеграции. Вырисовываются контуры одного из самых сильных центров многополюсного мира. Наиболее важные европейские страны тяготеют к большей самостоятельности в политике. Нередко это выражается в активизации их связей с Россией.
В этих условиях США в гораздо большей степени, чем раньше, испытывают необходимость активного присутствия в Европе. Сделать это через неизменный по своему охвату Североатлантический союз? Это могло бы быть, если бы НАТО само по себе сохранялось в первозданном виде, таким, каким оно было в период холодной войны. Но в Североатлантическом союзе явно начинал «выпирать» европейский элемент, приобретавший историческую перспективу. Именно такая ситуация заставила Вашингтон думать над тем, как укрепиться в НАТО и, следовательно, в Европе. Расширение Североатлантического союза за счет принятия новых членов, коленопреклоненно относящихся к США, безусловно давало немалый шанс американской политике на европейском направлении.
«Если и нужно было подтверждение вассальной зависимости Европы от США, оно ныне предоставлено предстоящим решением о расширении НАТО. В отличие от Буша, который еще ухитрялся сдерживать себя, Клинтон оседлал боевого или, скорее, троянского коня. Американцы уже не скрывают, что расширение НАТО нацелено не на отражение русской угрозы (как известно, больше не существующей), а на создание в Европе новой стратегической ситуации – то есть упрочение своего контроля. Это лишний раз подтверждается тем, что расширение структур НАТО будет осуществляться за счет государств, чья безопасность в наименьшей степени подвергается угрозе».
Автором этой цитаты является не кто иной, как Юбер Ведрин. Он писал это в апреле 1997 года, то есть до того, как стал министром иностранных дел Франции. Конечно, неминистерское качество давало ему больший простор для публичных высказываний.
Ситуация становилась все более ясной. В условиях, когда США взяли курс на расширение НАТО, нужно было принимать решение и нашей стороне. В таких условиях особое значение приобретала встреча с руководителем внешнеполитического ведомства США. Я, безусловно, сам бы инициативно поставил вопрос об этой встрече. Но меня опередил Государственный секретарь США У. Кристофер. Он позвонил из Иерусалима, где находился во время ближневосточного турне, и предложил встретиться в Женеве.
Не скрою, я был рад этому звонку. Но как-то жестко был поставлен вопрос о месте встречи. Узнал – оказалось, что это не связано с тем, что Кристофер намерен быть в ближайший период в Женеве по другим делам. Я никогда не придавал какого-то особого значения протоколу. Но тут несколько насторожился. Помогли этому и сотрудники секретариата, по словам которых прошлая встреча Кристофера с бывшим российским министром состоялась тоже в Женеве и тоже с подачи госсекретаря.
Дальнейший обмен мнениями подтвердил, что настороженность была не совсем необоснованной. Возможно, что все, о чем расскажу, было продиктовано не самим госсекретарем. Может быть, «упражнялся» его аппарат. Но это был определенный почерк, который, кстати, никогда не проявлялся позднее при Мадлен Олбрайт – мы всегда договаривались по всем вопросам организации наших встреч.
Итак, подтвердив свою заинтересованность в обсуждении с госсекретарем США целого ряда двусторонних и многосторонних проблем, я предложил на выбор три страны – Белоруссию, Болгарию или Финляндию. При этом подчеркнул, что это не отменяет официального визита У. Кристофера в Москву. Как и предполагал, Госдепартамент остановился на Финляндии. Финский министр иностранных дел Тарья Халонен тут же гостеприимно пригласила, что, понятно, было подобающим образом оценено.