– Однако она видела в этих вещах нечто важное. Еще одна зацепка – «серебряный дождь».
– «Серебряный дождь»?
– Что-нибудь тебе напоминает?
– Ничего.
– Сьюзен Уайт особо подчеркнула эти слова на открытке, которую так и не послала.
– Может, это и значит что-нибудь. – Кюстин пожал плечами. – А может, и вовсе ничего.
– А по мне, звучит будто кодовая фраза. И уж точно она обозначает неприятности.
– Ну конечно, – улыбнулся Кюстин. – Тяжелую шпиономанию головного мозга.
– А как насчет пишмашинки?
– Насчет пишмашинки – интересно. Я про нее думал, и кажется, это непростая вещь. Помнишь, Бланшар показывал ящик, в котором ее прислали?
– Старик говорил, немецкая модель.
– Да. И тогда мне что-то вспомнилось. Но воспоминание никак не вяжется с пишмашинкой.
– Что тебе вспомнилось?
– Комната без окон на Набережной в том крыле, где обычно проводились допросы. Единственная лампочка под потолком, кафельные стены – их легко отмывать. Проблема в том, что я не понимаю, с чего бы в камере быть машинке?
– Чтобы протоколировать?
– Флойд, происходящее в тех камерах уж точно не предназначалось для протокола.
– Зачем тогда машинка?
– Не знаю. Может, вспомню попозже, когда отвлекусь и расслаблюсь.
Оба умолкли, и когда музыка сменилась шипением иглы, катавшейся по последней дорожке, партнеры продолжали сидеть тихо, словно ожидая услышать среди шума и треска послание, шепоток, подсказывающий решение загадки.
Но не услышали ничего.
Наконец Флойд встал и снял иглу с пластинки. Партнеры покинули офис и спустились по лестнице, обойдя инженера, все еще сидящего на ступеньках, читающего про скачки и ожидающего запчастей, ползущих сквозь парижские пробки. Когда приехали на Монпарнас, Кюстин остался в машине, Флойд пошел за Гретой.
Она выступила в сумерки, тонкая, темная и угловатая, похожая на скетч из журнала «Вог», в черном меховом палантине, черной же шляпе с вуалью. Издали в свете фонаря она выглядела фантастически, но вблизи показалась усталой и надломленной, едва держащей себя в руках.
– Поехали, надо подкрепиться, – тихо предложил Флойд. – А потом послушаем настоящую музыку.
Они отправились в знакомый Флойду испанский ресторанчик на набережной Сен-Мишель. Там заказали хорошего шампанского, бутылку «Вдовы Клико» 1926 года. Флойд небрежно отмахнулся от протестов – мол, можем себе позволить, не сомневайтесь. Правда, позволить-то могли не слишком, денег было в обрез, но Флойд решил, что Кюстин поработал на славу, а Грета заслужила хороший вечер и возможность забыть на несколько часов о Маргарите. Еда оказалась недурна, а Грета признала, что местный ретивый гитарист не хуже многих прочих. Пока Флойд платил, Грета поговорила с гитаристом о настройке и аппликатуре. Парнишка в черной рубахе сунул ей гитару, и Грета взяла несколько пробных аккордов, затем вернула инструмент, улыбнувшись и покачав головой. Гитарист пробормотал ответный комплимент, вешая гитару на плечо. Флойд тоже улыбнулся – Грета не стала показывать, на что способна, и конфузить парнишку. Зеленый он еще, неопытный.
После ужина все трое отправились в «Фиолетовый попугай». Всего несколько лет назад на улице Дофин рядком стояло с полдюжины клубов. Теперь большинство соседей или закрылись, или превратились в дешевые бары с игральными автоматами и мерцающими телевизорами, приткнутыми на манер алтарной иконы в углу. «Попугай» еще держался на плаву и был одним из немногих, привечавших Кюстина с Флойдом без Греты. Стены там покрывали фотографии джазменов, от Джелли Ролла и Сачмо до Дюка и Байдербека, Коулмена Хокинса и Джанго. Кое-кто из них даже играл на улице Дофин. Хозяин – добродушный бородатый бретонец по имени Мишель – заметил гостей и замахал руками, приглашая к стойке. Он спросил Грету о туре и выслушал в ответ невинную ложь: мол, все нормально, но пришлось покинуть группу на несколько дней, чтобы позаботиться о больной тете. Флойд спросил, как дела, на что Мишель уныло пожал плечами. Он так пожимал вот уже девятнадцать лет.
– Молодежь все еще любит хорошую музыку, – сказал он. – Но шансов услышать ее все меньше. Джаз – всегда политика. Таким был, таким будет. Поэтому кое-кто желает ему смерти.
– И это желание может исполниться, – вздохнул Флойд.
– Ну, вам-то здесь всегда рады. Но увы, мне не по карману приглашать вас часто.
– Мы берем что дают.
– Вас можно позвать на середину субботы в следующем месяце? У нас ребята отменились.
– Скорее всего, мы найдем время.
– А Грета?
– Нет. – Она потупилась, хотя и так вуаль скрывала ее глаза. – Я вряд ли смогу.
– Жалко. Флойд с Кюстином всегда устраивают отличное шоу, хотя… Может, вы бы взяли на время пианиста?
– Мы подумаем, – пообещал Флойд.
– Делайте что угодно, но постарайтесь, чтобы было красиво и мелодично. И не слишком быстро. А то публика и ножкой в такт не успевает постучать.
Мишель посмотрел сурово на Кюстина:
– И никаких выкрутасов с восьмитактовыми! Любишь ты совать их к месту и не к месту.
– Может, нынешняя молодежь захочет новенького, для разнообразия, – предположил Кюстин.
– Вряд ли она согласится слушать выкрутасы слона в посудной лавке.
– Мы будем себя вести прилично, – пообещал Флойд, утешительно похлопав Кюстина по плечу.
Мишель принес напитки: пиво для Греты с Кюстином, вино для Флойда, которому нужна была ясная голова для обратной поездки на Монпарнас. Облокотившись на стойку, изредка отвлекаясь, чтобы обслужить клиента, хозяин рассказал все последние музыкальные новости здешних мест: кто появился, кто ушел, кто крут и кто нет, кто с кем спит. Флойд изображал вежливый интерес. Хотя на местные сплетни ему было, в общем-то, наплевать, радовала возможность отвлечься от работы и личных проблем. Он заметил, что и Кюстин с Гретой стали больше смеяться, и у него потеплело на душе. Вскоре все трое с удовольствием болтали и слушали музыку, а проворный Мишель заботился о том, чтобы не пустели бокалы. В одиннадцать явился джаз-банд и выдал, спотыкаясь, дюжину свинговых номеров, рассчитанных на биг-бенд и урезанных на квартет. Хотя играли ребята, на вкус Флойда, совсем недурно, все же до идеала им было далеко. Впрочем, не важно. Он сидел с друзьями, в «Фиолетовом попугае» было так уютно и тепло, с фотографий на стенах добродушно глядели великие, и на пару часов мир стал прекрасен.
Скелсгард и Ожье брели нагнувшись по длинному тоннелю, грубо высеченному в скале, стараясь не слишком испачкаться по дороге. Обе поели и слегка дополнили свой гардероб. Новенькая сумочка Ожье бугрилась от карт и денег, частью поддельных, частью краденых. Комнату с порталом закрывала тяжелая металлическая дверь, тоннель за ней тянулся в обе стороны. Скелсгард держала серебристый цилиндр с раструбом – фонарь, очевидно произведенный на Земле-2. Она нервно посветила в обе стороны, будто искала затаившихся недругов, затем двинулась направо. Маурия объяснила, что поначалу копали в обе стороны, но второй тоннель забросили, когда первый вышел в шахту, пробитую строителями метро.