Я тебе прямо скажу, что летчиком Сережка был хорошим, но нечист он был на руку. Мы с Борисом Степановым постоянно с ним конфликтовали. Он стремился все время быть героем, победы иметь. Частенько просил Бориса, как своего ведомого, подтвердить победы, которых не было. А Борька Степанов – честный парень был, никак на это не соглашался.
Вообще если говорить о приписках, то, конечно, они были, но занимались ими всего несколько человек в полку. Их знали, но ничего сделать не могли. Были и хитрецы, тот же Иванов. Нужно в бой идти, где каша, драка, а он в стороне ходит, в гущу не лезет. Смотрит, сбили самолет. Он засекает место: вот здесь сбитый самолет. Как только группа собралась и идет на аэродром, он впереди садится. И сразу первый докладывает, что сбил, самолет упал там-то. Командир полка докладывает в дивизию, те – еще выше. Пойди попробуй докажи, что это не он сбил, а кто-то еще?
Бывало, что ведомый бросал ведущего. Одному такому набили морду после войны. Он когда с Беркутовым [99] летал, бросил его, и из-за него «мессера» сбили ведущего группы штурмовиков, а вел ее командир дивизии, генерал. Беркутов, когда прилетел, кричит, где этот… сейчас его расстреляю. Пришлось оружие отобрать, чтобы успокоился.
Но повторяю – это единичные случаи! Основная масса летчиков полка воевала честно и мужественно. Взять, например, Похлебаева. У Иванова числится 21 сбитый самолет. У Похлебаева – 17. Но у Похлебаева больше сбитых, чем написано. Он был очень скромный и честный мужик.
– Было такое, что сегодня мы тебе пишем до Героя, а завтра мне?
– Были случаи, когда отдавали свои победы, а потом надо было долги отдавать. У нас в эскадрилье этого не практиковали.
– За что в 1944 году дважды Героя Камозина [100] сняли с должности командира эскадрильи 66-го полка и перевели на должность заместителя командира эскадрильи в ваш полк?
– За драку. Когда мы перелетали на фронт в конце 1944 года, погода была паршивая. Он со своей эскадрильей сел в Бобруйске, и долгое время там сидели. Начпрод их плохо кормил. За это он его побил. После этого его перевели заместителем командира эскадрильи к Морозову. Конечно, была у него слабость – любил за воротник заложить, но это был дисциплинированный, грамотный мужик, умело и храбро воевавший, умевший управлять людьми. Помню, раз сменяли его четверку. Подлетаем к линии фронта. Со станции наведения передают: «Камозин, внимательно. Вылетела пара «мессов». – «Хорошо, пусть идут». Дальше – тишина. Мы подходим, набираем высоту, наладили связь со станцией наведения. Слышим: «Паша, Паша, смотри, заходит «худой». – «Вижу, пусть заходит». И больше ни слова. Обычно в бою какие-то команды, мат, а тут тихо. Я смотрю – где он ходит, самолетов пока не вижу – еще далеко. Проходит минуты полторы, и слышу, он передает: «Вон, «худой» горит. Зашел, понимаешь». И все. Тут уж я и сам увидел дымный шлейф. Вот так спокойненько он его снял.
Он был честным и всегда говорил правду в глаза. Это не нравилось начальнику штаба полка майору Гейко, с которым они постоянно ругались. После войны было такое указание, что летчиков, нарушающих дисциплину, вне зависимости от их заслуг, можно увольнять из армии. Видимо, Гейко написал на Камозина докладную, и Красовский подписал приказ уволить того по пункту «е». Как сказал у нас один летчик, пункт «е» означает «ешь сам». Это значит, что тебя увольняют без пенсии, на гражданке на работу не примут. Уже в 1948 году я лично слышал, как Красовский высказывал командиру полка Павликову, что его обманули и он уволил Камозина фактически по навету. Связь мы с ним поддерживали. Поначалу его никуда не брали.
Ходила такая байка, что он, дважды Герой, сидел на ступеньках здания Наркомата обороны и просил милостыню, но, когда мы с ним встречались, он сказал, что такого не было, но по начальству он много ходил. Потом все-таки он устроился в ГВФ.
– После освобождения Крыма вашу дивизию отправили под Полтаву на переформировку. Как складывались взаимоотношения с американцами?
– Наш полк стоял на одном аэродроме с их истребителями «мустанг». Отношения были нормальные. Американцы жили в палатках. Мы ходили в их ресторан, располагавшийся также в палатке. У нас был такой Беркутов Александр Максимович, Герой Советского Союза. Хороший вояка, храбрый человек, который воздушные бои вел грамотно, не боясь, разумно. Отлично разбирался в штурманском деле. На И-16 сбивал «мессершмиттов»! Для этого надо было уметь грамотно использовать технику. Многие, особенно в начале войны, погибали из-за того, что как следует не пользовались даже тем, что есть. Вот такой пример. Уже шла война. Перед эвакуацией училища инструкторский состав проходил тренировочные полеты и отрабатывал боевой порядок. Летали они на И-16 звеном из трех самолетов. Справа ходил один младший лейтенант, а вел звено полный, солидного возраста старший лейтенант. После полетов он делает разбор. Я был в наряде и находился от них недалеко. Слышал их разговор. Этот старший лейтенант молодому лейтенанту, инструктору, говорит: «Ты стоишь далеко. Ты должен у меня рядом стоять, ты должен меня защищать своим телом!» Я тогда уши навострил: как это – телом? Значит, он должен прикрывать, себя подставлять. А оружие зачем у него тогда? Думаю: ладно, посмотрим. Сейчас нужно школу заканчивать, там будет видно. Вот какие взгляды были у нас. Заслуга Александра Ивановича Покрышкина, что он смог эти взгляды изменить не только у рядового состава, но и у высокого начальства.
Так вот мы с Беркутовым как-то пришли в ресторан, нас было человек семь. Один из американцев показывает на его иконостас и спрашивает: «Кобра?!» Мы сначала не поняли. Потом дошло, что он спросил, получил ли он эти награды, воюя на «кобре». Мы ответили: «Да». Тогда он говорит: «Мустанг» и показывает, что награды доходили бы до пят. Посмеялись. На «мустангах» они не давали летать. Мы им в шутку предлагали меняться, но они не соглашались. «Кобра» у них считалась штурмовиком. «Мустанг» был лучше вооружен, у него более сильный мотор.
Как-то три «мустанга» встали на ремонт. Американцам понадобился специалист-радист. Командир полка послал мою будущую жену, Раису Михайлову. Она пошла к ним. Они говорят: «Вы не поняли, нам нужен специалист по радиооборудованию». – «Все правильно, она и есть специалист». Поскольку радиостанции были одинаковые, она там все сделала. Они потом сказали, что она большой специалист, и даже стали ее уговаривать, чтобы она к ним перешла.