Book.

Или, например, после войны у нас служил один молодой офицер, не фронтовик. Ночью он ходил и ловил часовых за руку, наверное, хотел выслужиться. Его несколько раз предупреждали, не делай так, это может плохо закончиться. Но он не успокоился и как-то нарвался на фронтовика, а тот его в упор… Но он же сам виноват, нечего подкрадываться к часовому…

– А с власовцами вы не сталкивались?

– Уже после войны к нам после госпиталя попали служить несколько солдат, которые брали Будапешт. Они нам рассказывали, какие там были страшные бои. Бывало, по три дня за один дом сражались… И вот они рассказали такой случай. Наши взяли уже весь дом, а подвал не могут, там засели власовцы, и никак к ним не подберешься. А те еще кричали оттуда: «Мы одесские, мы ростовские, в плен не сдадимся» – и матом… Но потом принесли огнемет и пожгли их…

А после боя построили всех пленных, и к ним обратился какой-то подполковник: «Власовцам выйти из строя». Немцев не трогали, а вот к предателям счет был особый. Вышли несколько человек. Подполковник их спрашивает: «Почему вы изменили Родине?» Так один ему и ответил, мол, плевал я на вас и вашу Родину… Он по-другому сказал, гораздо жестче… Ну, его, конечно, сразу в земотдел… Причем он даже не разбирался в званиях по погонам, значит, давно немцам служил. Расстреляли как собаку, да и остальных, наверное, тоже. Но лично мне их довелось только видеть, причем только на расстоянии, близко к ним не подпускали.

– Трофеи у вас были какие-нибудь?

– Как-то я помог нашему оружейному мастеру чинить ПТРы, так он мне в благодарность за это подарил маленький немецкий пистолетик, с которым у меня был такой случай. Как-то я шел без винтовки, и вдруг ко мне подходят два солдата: «Мы власовцы, а ну иди вперед». Но я быстро выхватил этот пистолетик: «Сейчас по пуле получите». Эти «шутники», видно, подумали, что я совсем без оружия, и решили меня проучить. Они извинились, что неудачно пошутили, правда, потом я не помню, куда подевал этот пистолет.

Как-то пришло пополнение, и ко мне подходит один солдат: «Слушай, давай махнемся». – «А что на что?» – «Винтовка на винтовку». – «Так какая тебе разница?» – «Да я тебе еще дам часы «Докса», хорошие, немецкие». – «Так твоя же винтовка чистая, а моя грязная. Зачем тебе такой обмен?». Поменялись, причем я у него еще и велосипед выпросил, потому что ему на передовой он явно не нужен. А я ведь связной, и мне разрешалось иметь или лошадь, или велосипед. Но потом он мне рассказал, в чем секрет. «Мою винтовку сперли, но и я для себя тоже украл, поэтому боюсь, чтобы у меня ее не обнаружили». Потом, кстати, на одном мосту стоял генерал с солдатами и отбирали у солдат, которые ехали к фронту, велосипеды. У меня тоже хотели отобрать, но я ему показал документ, что я связной, и мне велосипед вернули.

– А посылки домой вы посылали?

– Если не ошибаюсь, то рядовым разрешалось послать одну посылку на пять килограммов. Я и послал единственный раз кусок какого-то материала, мыла кусок, и все нормально дошло. Про злоупотребления я ничего рассказать не могу, потому что ничего такого не видел. Правда, у нас ходили разговоры, что один генерал до того обнаглел, что отправил в Союз из одной церкви фисгармонию, и что по приказу Сталина его за это разжаловали. Но правда ли это или пустые разговоры, точно вам сказать не могу.

– Как вы можете оценить пулемет «максим»?

– Я бы назвал его не то что хорошим, а скорее даже стратегическим, ведь из него можно долго стрелять. У немцев пулемет был хоть и скорострельнее нашего, но очень быстро нагревался ствол, и хотя его можно было заменить, но в этом плане «максим» все равно лучше. Из немецкого стрелять я не пробовал, но говорили, что хороший. Вот из немецкой винтовки я стрелял, мне она показалась лучше нашей. У нашей отдача такая, что потом плечо болит, а у их нет.

Запасных позиций мы никогда не делали, хотя за пулеметчиками идет постоянная охота. В моем щитке, например, было семь вмятин от пуль, хотя у нас уже и особых боев тогда не было. Но я же из разведки попал в пулеметчики, поэтому я там себя чувствовал как в раю. Пулеметчики тоже смертники, это никто не спорит, но разведчики – это сверхсмертники… Я в пулеметной роте так и говорил ребятам: «Вы тут еще более-менее живете…»

– Под обстрел своих приходилось попадать?

– Такие ошибки случались из-за несогласованности, но это обычное для войны дело. Вот много народу у нас подорвалось на своих же минах. Причем мне запомнилось, что саперы почти всегда минировали не впереди, а позади нас и только оставляли небольшие проходы.

– Как было налажено снабжение? Как одевали, кормили? Как часто удавалось помыться?

– Помню, что я с радостью сменил шинель на телогрейку, а к ней ведь еще прилагалась плащ-палатка, вот это, скажу вам, вещь! Ватные штаны тоже хорошие, теплые, правда, сохнут долго. И все время я проходил в ботинках. На фронте снимали их раз в десять дней… Портянки мы не стирали, а просто брали в брошенных домах материал и рвали его на портянки. Ботинки лучше чем, что они не набирали ни воды, ни песка, как сапоги. Запомнилось, что когда мотаешь, обмотки получалось двенадцать оборотов, и мы все смеялись: каждый оборот – вроде как месяц. Начинаешь мотать – январь, а к колену уже декабрь.

Соловьев А.И. (стоит 4-й слева) с сослуживцами сразу после войны

В обороне мылись примерно раз в двенадцать дней, а вот в наступлении как придется. С такой помывкой и вши, конечно, были. У нас их называли – «лучшим другом человека». Ведь в самой тяжелой обстановке вошь всегда с тобой… А если все хорошо, то и вшей нет. Но с вшивостью, конечно, боролись, делали вошебойки, пропаривали белье.

Деньги я получил всего один раз, уже в госпитале. Да и что там на них купишь. Помню, когда посчитали, то получалось, что я мог купить на них один килограмм орехов или яблок в Румынии.

Ни концертов, ни кино у нас этого ничего не было. Нашу дивизию, как настоящих гвардейцев, кидали на самые опасные участки фронта, поэтому нам было не до концертов…

Но вообще по сравнению с немцами мы были очень бедные. В их окопах мы находили и масло сливочное, и консервы, и шнапс, не то, что у нас.

– С кем-нибудь вы успели сильно подружиться? Чью смерть, например, тяжелее всего переживали?

– Нет, друзей завести я просто не успел. И ни по кому я не плакал, но вот этих девчонок, которых венгры растерзали, было очень жалко… И нам было непонятно, зачем они их так пытали, мы же от этого еще злее стали…

– Но вам тогда, например, не казалось, что мы воюем с неоправданно большими потерями?

– Вы ведь знаете, что у нас даже песня такая есть: «…мы за ценой не постоим…» Но нужно ясно понимать, что необходимо было срочно спасать страну, народ… Вот говорят, мол, в Сталинграде была мясорубка. Ну а если другого выхода просто не было?!