Абель слушает ее рассеянно, Лоллу огорчает, что он больше не проявляет интереса, и поэтому она вдруг заявляет:
— Но я делала все это не только ради тебя, так что можешь не смущаться. Я больше хлопотала ради себя самой.
— Вот как?
— Потому что когда ты станешь капитаном на «Воробье», я надеюсь тоже получить вознаграждение.
— Какое же? — спрашивает он.
— Мне хотелось бы, чтоб господин капитан отдал под мое начало ресторацию на борту.
— С величайшим удовольствием! — восклицает Абель. Потом он смеется и качает головой, удивляясь тому, что сможет кого-то нанимать. — Мы разболтались, как малые дети, — говорит он.
— Поторапливайся, Абель, мы должны быть там к одиннадцати.
— А я им зачем нужен?
— Они хотят поглядеть на тебя, поговорить с тобой, тут нет ничего удивительного. Ну, теперь ты понял, почему я не хочу вести хозяйство у молодого Клеменса?
Он заметил, что белье его помечено вышитыми инициалами и спросил, кто сделал такую искусную вышивку.
— Я, — сказала она.
Он сокрушенно покачал головой.
Но когда дело дошло до роскошных брюк, в него словно черт вселился и он заметил:
— Вот куда будет удобно прятать револьвер.
Ее обидел этот легкомысленный тон, и она сказала:
— Ты всегда думаешь только о себе.
— Прости меня, Лолла! — воскликнул он. — Дело в том, что я не очень во все это верю.
Он поспешно завершил свой туалет и стал элегантный, слишком элегантный, постыдно элегантный. Когда они вышли, он сделал на шляпе вмятину, чтобы она приобрела более залихватский вид.
Лолла проводила его до конторы и осталась ждать за дверью. Не забыла ли она чего-нибудь? Ей следовало бы дать ему кой-какие наставления, не то вдруг он и здесь проявит обычную незаинтересованность и равнодушие. Он просто покажет этим людям свое лицо — лицо, конечно, вполне хорошее, да и сам он неплох, но это всего лишь лицо и всего лишь человек…
Он долго оставался в конторе — интересно, что они там обсуждают, — и она успела несколько раз дойти до конца квартала и вернуться, поглядеть во все витрины и даже поговорить с девочкой, которая продавала религиозные брошюры. Лолла купила «Зеркало веры».
— Ты откуда?
— С лесопильни.
— Как звать твоего отца?
— Алекс.
— Так-так, а мать, значит, Лили?
— Да.
Лолла поджала губы и решила вернуть «Зеркало веры».
— Но вы же заплатили за него, — удивилась девочка.
Лолла отошла на несколько шагов, обернулась и сказала:
— Ну ладно, давай.
Пока еще не было никаких оснований задирать нос, Абель задерживался, возможно, всплыло что-то серьезное, чем они там занимаются, в этой конторе? А вдруг Господь вмешается и перечеркнет все ее грандиозные замыслы? Лолла заглянула в «Зеркало веры» и не нашла там ни единого ободряющего слова. Тяжкое испытание! Она начала ходить вокруг квартала и на боковой улочке повстречала дочерей таможенника Робертсена — прикажете ей глядеть в ту сторону, где прохаживаются эти существа? Только не задирать нос, девочки не виноваты, что отец у них негодяй. «Добрый день», — обронила она и прошмыгнула мимо.
А вдруг Абель вышел, не увидел ее и ушел своей дорогой? Этого еще только не хватало. Она прибавила шагу. Приличия ради она не посмела бежать, зато шла большими шагами.
А вот и он.
— Ну, Абель, что они сказали?
Он был словно отягощен тем удивительным, что с ним приключилось, и, покачав головой, ответил:
— Да… получается так, что я и в самом деле мог бы попробовать…
Лолла облегченно вздохнула:
— Слава Богу! Ну, теперь ты веришь?
— Да. Верней, почти нет.
— А что они еще могли сделать, когда у тебя большая часть акций?
Абель:
— Ну, положим, они у тебя, а не у меня.
— Не будем спорить. Итак, что они сказали?
— Очень милые люди. Задавали мне разные вопросы: где я плавал, на каких судах, под каким флагом. Многие из стариков знали еще моего отца, это тоже сыграло свою роль, добросовестный человек, сказали они. А которые помоложе, вспомнили, что однажды я спас рабочего с лесопильни. А главное, у меня очень активная мачеха, сказали они, и, по-моему, это тоже немало значило.
— Я? — спросила Лолла, багрово покраснев. — Чепуха какая!
— Они спросили, знаю ли я курс «Воробья». Наизусть, с самого детства на маяке, отвечал я, а позднее, когда вырос, я ходил этим курсом на своей маленькой моторке. Так что тут я не ошибусь. Да и вообще на борту нет ни единого человека, который не знал бы фарватера, сказали они, и еще ко мне приставят толкового штурмана.
— Хорошо, хорошо, не будем здесь торчать, ты контракт получил?
— Да. Предупреждение об уходе не раньше чем за три месяца и жалованье.
— Какое?
— Разумеется, большое. Я толком не расслышал, но в контракте, наверно, все сказано.
Они начали читать, и Абель воскликнул:
— Подумать только, они проставили сумму. Давненько я уже не работал за жалованье, для меня это как-то даже странно.
— Первого июня, — сказала она.
— Но они велели мне сегодня же вечером доложиться штурману. Ты его знаешь?
— Видела.
— Вообще, странно звучит: капитан — и доложиться штурману.
— Простая оговорка, — сказала Лолла, — ну а теперь, Абель, пошли к портному!
Они отправились к портному. Форма была готова к примерке, портной распарывал наметку, черкал мелом и накалывал снова. Лолла принесла пуговицы с якорем.
— К первому июня? Будет готова, — сказал портной.
Они пошли примерять фуражку, заплатили и унесли с собой в картонке. Дело было сделано. Они присели на скамейку.
— Нет, они вовсе не оговорились, они прямо сказали, чтоб я доложился штурману.
— Может, тебе надо взять у него судовые книги и счета?
— И вообще я должен с ним советоваться, если что. Он все время ходит на «Воробье» и на редкость исправный работник. Но человек уже немолодой.
— Лет пятьдесят, мне кажется. У него седая борода.
— А капитана Фредриксена они не поминали.
— Он сейчас, надо думать, не просыхает.
Они посидели молча, погруженные каждый в свои мысли, потом в Абеле словно вспыхнула искра радости, и он сказал с великим удивлением:
— Да, выходит, я и в самом деле могу приступить.