– А если я возьму в магазине?
– Тогда, говорит, пусть одолжит у кого-нибудь другого.
– Эх! – Ваня с отчаянием обвел взглядом двор, помолчал, затаптывая в себе чистое и светлое пламя обиды. – Ладно. Давай. Куплю у твоей Надьки бурду ее вонючую. – Ваня пытался как-то восстановить уважение к самому себе, однако Петя не заметил его злых и оскорбительных слов. В кармане своих обвислых штанов он долго вылавливал зеленую поллитровку, заткнутую пробкой из газетной бумаги. Ваня осторожно скосил глаза в сторону его дома и увидел за остеклением веранды напряженно изогнутую женскую фигуру. «Надька наблюдение ведет», – подумал Ваня, и стало ему не то чтобы противно, а как-то паршиво. Он увидел, что жидкость в бутылке слегка мутноватая, а на дне клубится молочный осадок.
– Процедила бы она ее, что ли…
– Не хочешь – не бери.
– Да беру, беру!
– Нет, погоди. – Петя зажал бутылку под мышкой и протянул деньги. – Вот тебе пять рублей. Смотри… Трояк, рубль и еще один рубль, железный. А теперь отдавай обратно.
– Зачем? – не понял Ваня.
– Ты просил в долг? Я дал. Ты мне должен пятерку. Согласен? Вот… А сейчас покупай у меня эту… Так… – Петя опять сгреб деньги и вручил Ване бутылку.
Ваня уже жалел, что затеял все это дело. Светлая утренняя мысль, не успев исполниться, оказалась загаженной и обесчещенной, а тихий праздник, который, казалось, становился все ближе, исчез, оставив после себя кисловатый дух самогонки.
– Эй, сосед! – окликнул Петя обеспокоенно. – Неужели сам будешь пить?
– А тебе-то что? Могу сам выпить. Тебе-то что?
– Угостил бы… Посидим, покалякаем…
Ваня остановился, помолчал, пытаясь осознать происходящее. Он, конечно, мог поступить как угодно, сосед вел себя дешево, однако его сбивала с толку простая и ясная мысль – Петя его как-никак выручил, он держит в руках бутылку с вонючей, но все-таки достаточно крепкой жидкостью, и пить ее в одиночку действительно нехорошо, получается, что вроде он ничуть не лучше того же Пети…
– А у тебя что, и выпить не осталось? – спросил Ваня.
– У Надьки есть, но не дает, паразитка. Ругается.
– Так… – Ваня с тоской посмотрел на листву, на покосившуюся антенну, скользнул взглядом по бутылке, ставшей вдруг тяжелой и несуразной. – Ладно. Пошли.
Петя с неожиданной ловкостью перемахнул через забор и настиг Ваню у порога, подтягивая на ходу штаны.
Сообразили все очень быстро. Ваня пожарил яичницу, нарезал толстой влажной колбасы, на огороде выдернул из грядки две луковицы, поставил стаканы. Петя суетливо резал хлеб, смахивал крошки со стола, чистил лук да еще находил время потирать ладонями так сильно и яростно, будто хотел избавиться от нестерпимого зуда.
– Ну? – спросил он. – Поехали? Чего ждем-то? Так ведь и дождаться кого-то можно, делиться придется!
Ваня вздохнул. Вместо затаенного таинства, неспешной и уважительной беседы с самим собой, когда можно вспомнить что-нибудь несбывшееся, что до сих пор теплилось в душе, вышла самая обыкновенная пьянка с постылым соседом. Едва выпив, Петя тут же начнет жаловаться на свою Надьку, а сам будет поглядывать в окно, чтобы не пропустить, когда во дворе появится эта самая Надька. Тогда он, бросив все, побежит к ней, теряя на ходу шлепанцы и подтягивая обвислые штаны…
– Ну ладно, – сказал Ваня. – Будем живы.
И выпил.
И Петя выпил. Схватив кусок хлеба, он яростно внюхался в него, всасывая ноздрями мелкие крошки, хрустнул луковицей, подцепил вилкой жареное яйцо и зажевал, урча и постанывая. Звуки, издаваемые Петей, действовали угнетающе, создавали картину еще более паскудную, чем она была на самом деле. И Ваня сидел, отвернувшись к окну, чтобы не видеть мерно ходящих небритых щек соседа. Потом на него накатила хмельная волна, и все в мире стало проще и печальнее. Петя уже не вызывал столь сильной неприязни, ему даже стало жаль соседа, который маялся всю жизнь со своей Надькой…
– Послушай, Петя, а ты бабу свою любишь? – спросил Ваня.
– Чего? – Петя от неожиданности перестал жевать.
– Бабу свою, Надьку, любишь?
– Чего это я должен ее любить? Живем и живем.
– А она тебя?
– Бог ее знает, – совсем растерялся Петя. – Дети растут, и ладно. Чего еще?
Разговор не получался, и Ваня, поковыряв в остатках яичницы вилкой, выронил ее на стол. Встряхнул бутылку, но, кроме белой мути на дне, ничего не увидел. Вообще-то по законам приличия Петя, увидев такой жест, должен был предложить добавку. Однако, несмотря на выпитое, бдительности он не потерял. Едва только Ванина рука потянулась к бутылке, он быстро отвернулся и уставился в окно, словно увидел там невесть какое происшествие. И спиной, толстой своей спиной почувствовал, когда Ваня снова поставил бутылку на место. И лишь тогда отвернулся от окна.
– Тебе шифер нужен? – спросил Петя заботливо.
– Нужен, – кивнул Ваня, но продолжать разговор о шифере, спрашивать, какой он, сколько Петя за него хочет, не стал.
– Могу достать.
– Достань.
– Хоть завтра!
– Давай завтра… – Ваня помолчал. – Слушай, Петя… А на фига ты живешь?
– Чего?!
– На кой черт ты живешь на белом свете? Зачем тебе это нужно? Можешь сказать?
– Советуешь отказаться? – враждебно спросил Петя.
– Да ничего я тебе не советую! Нашел советчика! Я о другом спрашиваю: какая тебе от этого радость?
– Ну как… – Петя растопырил мясистую ладонь и уставился в нее, будто хотел прочитать там ответ. Так же напряженно он рассматривал вторую свою ладонь, но, видимо, и там ответа не нашел, не смог разобраться в переплетениях линий, впадин, бугорков. Вопрос разозлил его, и он посмотрел на соседа недобро. – Хочешь сказать… зря живу?
– Почему зря… – Ваня снова поболтал мутноватую жидкость на дне бутылки. – Сам говоришь… Дети растут, жена, хозяйство… Дом вон под шифером…
– А спрашиваешь, – примирительно сказал Петя. – Машину вот куплю, ездить буду, жену катать по улице… К родне поеду, пусть знают. – Петя помолчал, представив свой потрясающий приезд к родне. Он хмыкнул, потер кулаком под носом. – Ох и врежу, ох врежу родственничкам любимым промежду глаз! Ну хорошо… А ты зачем? Зачем живешь?
– Не знаю. – Ваня растерянно посмотрел Пете в глаза. – Понятия не имею, представляешь… Даже страшно. Будто и не я вовсе живу, а кто-то другой… Или я вместо кого-то… Вот жена пошла тетку свою проведать, ребята гуляют, а я дома остался… Ну и что? Как и нет меня. Как и не живу…
– Ну и не живи! – опять разозлился Петя. – Тоже еще, напугал!
– А я и не живу. Идет что-то такое… Может, это и жизнь, а может, что-то совсем другое. А жизнь… Кто ее знает, какая она. – Ваня обвел взглядом опустевший стол, луковую шелуху, корки хлеба, бутылку с сивушным осадком…