Слышу – Валька что-то толкует Люси про хобби. Очень мне это интересно стало, и по-пластунски пополз я к ним через брезент – благо пролить уже нечего было.
– Так что ты там про хобби? – спросил я.
– Хобби – это отдушина, – сказал Валька. – Понял? Форточка. Когда становится душно – ее открывают. Когда душно… понял?
– Все понятно, – сказал я. – Даже больше. Желаю успеха. Больно умные стали… Э! Кто в «дурака» хочет?
– Впустую неинтересно, – сказал Шурка. – Давайте так, кто проиграет – в воду на четвереньках. В чем сидит, а? Пока в воде не скроется? Ну, кому страшно?
Играть сели в два круга – карт не хватило. Игра у нас своя – «дурак охотничий». Поскольку на кону – собственный позор, мы еще раз повторили правила. Постоянный козырь – бубен, черва бьется только червой, старшая карта – дама пик и так далее. И все стихло. Молчали неостывшие мотоциклы, молчали соленые озера с пресной водой, и только легонько гудели сосны, шлепали по брезенту карты, сопели сосредоточенные игроки да за лесом палили из ружей. У них, видать, была своя игра.
В первом круге дураком остался Валька-кандидат. Во втором – легендарная личность Жмакин. Их схватка должна решить – кому лезть в воду. Сначала финалисты бросили жребий, кому сдавать карты. Потом оба по очереди сдвинули колоду. В общем-то Жмакин мог запросто отказаться от игры – человеку шестой десяток, это даже для охотника немало. Заслужил человек спокойную старость, и никому бы в голову не пришло обвинять старика в слабодушии. Но Жмакин не отказался.
– С волками жить – по-волчьи выть, – только и сказал он.
Я подошел к воде. Она была теплая и вонючая. Простудиться сложно. Дно илистое, стоило только ступить на него, сразу поднимались пузыри. Слышно было даже, как они лопались с мягким бульканьем. Неприятная штука, если учесть, что в нее надо на четвереньках входить, да еще условие – пока не скроешься под водой.
Игра кончилась. Радостная шатия-братия начала подгонять мотоциклы к воде и включать фары. Надо, чтоб все видели, как дурак в воду полезет.
Люси в общем веселье участия не принимала. Поджав колени, она сидела у Вальки за спиной.
Когда Валька проиграл, она, так и не сказав ни слова, поднялась и пошла разворачивать свой мешок.
Валька посмотрел ей вслед и бросил карты.
– Продул, – сказал он.
– Да, тут уж ничего не поделаешь, – подтвердил Жмакин. – Зря ты короля сбросил. Это тебя и погубило.
– Продул, – уже в который раз сказал Валька, перебирая в руках последнюю взятку.
– А правда, что карточный долг – долг чести? – поинтересовался Шурка и выпятил вперед свою знаменитую нижнюю губу.
– Чистая правда, – ответил Валька и похлопал Шурку по спине. Не хотелось бы мне, чтобы он меня вот так похлопал, с такой вот улыбкой.
– Да, я тоже слышал, что если в карты проиграл, то дело чести – выполнить свой долг, – зачастил парень с Чечеловки, все забываю, как его зовут.
Валька с удивлением посмотрел на него, но ничего не сказал. Куражиться над дураком – святое дело.
От фар на воде образовался светлый круг, и вода уже не казалась такой черной и густой. Валька стоял на берегу в полном своем наряде и переминался с ноги на ногу. Жмакин – старик хитрый, он и в карты сел играть, разувшись, чтобы в случае проигрыша в воду лезть босиком.
– Ну что ж, – сказал Валька, – надо лезть. – Он как-то беспомощно оглянулся, словно ожидая, что его начнут отговаривать, и неуверенно стал на четвереньки.
– Ха-ха! – радостно залился чечеловский. – Гляньте, получается! Вроде никогда и не ходил на двоих!
– Во-во! – одобрительно сказал Шурка. – Там, глядишь, и еще одна диссертация будет… Докторская! Скажите, доктор, не кажется ли вам, что человечество напрасно поднялось на задние лапы?
Валька не отвечал. Потом, когда немного стихло, он спросил:
– А задом можно?
– Можно, Валька, – сказал я. – Давай задом… Тебе виднее! Но хороша отдушина, а?
Валька повернулся к нам лицом и медленно двинулся к воде. Постепенно погрузились его ботинки, а когда вода поднялась до колен, в иле скрылись и ладони. От взбудораженной донной грязи понесло несусветной вонью. Тогда Валька набрал в легкие воздуха, быстро засеменил вглубь и через несколько секунд скрылся. Зафиксировав погружение, он поднялся. Вода лилась с куртки, на ушах повисли гнилые оборванные водоросли, а руки казались окровавленными – с них стекала черная жидкая грязь. Валька медленно вышел из воды и начал раздеваться. Потом ходил к песчаному берегу умываться и мыть ботинки, я помог ему выкрутить джинсы. Надев жмакинский свитер, Валька сел к костру.
И в этот момент из лесу вышла зареванная Люси и закатила истерику. Ругалась она отчаянно, обозвала нас всех подонками, врезала перепуганному Шурке пару раз по физиономии и уже хотела лезть в воду, чтоб нам, значит, веселее было, чтобы распотешить нас, но мы ее остановили. Потом она успокоилась, и все было нормально. Не стоило шум поднимать. Если тебе наши забавы не нравятся, можешь поискать другие. А если тебе Вальку жалко и попранное его достоинство, то пожалей его как-нибудь иначе. Никто тебе и слова не скажет поперек. Здесь – лес. Дичь, стрельба, много свободы и свежего воздуха. Всем хватит.
К чести Вальки надо сказать, что все это время он молча сидел у костра и смотрел в огонь. Будто ничего не видел и не слышал.
А утром все было нормально. Встали мы еще на зорьке, позавтракали и разбрелись по камышам. Но тут выяснилось, что стрелять нечего. Не было дичи в этих местах. То ли разлетелась она куда глаза глядят, напуганная охотниками, то ли ее и не было здесь никогда. Просидев до обеда, я так и не увидел ни одной утки. Да и какая может быть утка, если стоило поудобнее устроиться, как рядом слышался бас какого-нибудь детины:
– А ну, мотай отсюда подальше! Не видишь – занято!
Отойдешь в сторону, снова вопль – кому-то на уши наступил. Пройдешь вперед – тебе уже стволом в спину тычут. Иногда появлялся чирок. Загнанный, обезумевший, носился он над камышами, и на всем его пути гремела канонада. Из мощных стволов в чирка неслась мелкая дробь, картечь и даже кабаньи пули. За полетом несчастной птицы, у которой от страха и усталости остались одни перья да кости, можно было следить по грохоту. Оглушающая волна залпов прокатывалась над камышами и стихала за лесом.
Потом наступила тишина. То ли чирка наконец сбивали, то ли он, обессилевший, падал и подыхал в родной стихии. По моим подсчетам получалось, что на каждую единицу живности уходило около трех килограммов дроби, картечи, пуль, шарикоподшипников, рубленого свинца…
Когда я пришел на привал, все уже были в сборе и брезент прогибался от яств – сала, чеснока, колбасы, ломтей хлеба. Конечно, бутылочка тоже стояла. Было даже сухое вино. Для непьющих.
А потом случилось еще одно событие. Раздобревший Алик в седле своего мотоцикла обнаружил мышь. Она еще дома влезла в железный карман седла, где все пахло колбасой, и прибыла сюда. Кошмар! Как только ее не раструсило…