– Вряд ли они пригодятся вам на каторге, – покачал я головой.
– А как же презумпция невиновности?
– Дочь главного инспектора полиции – не та персона, похититель которой может рассчитывать на снисхождение.
– Мне непонятно ваше ожесточение, – оскорбился фокусник. – У вас в этом деле личная заинтересованность… старший инспектор Моран?
– О да! – улыбнулся я, сообразив вдруг, что именно вызывает чувство неправильности происходящего. Центр помещения оставался свободным от ящиков, но и констебли, и ассистенты маэстро передвигались исключительно вдоль стен.
– Личная заинтересованность вредит делу, – наставительно заметил гипнотизер, явно в душе потешаясь над одураченным болваном.
Я ничего не ответил, только махнул рукой, подзывая полицейского, осматривавшего штабель коробов в дальнем углу.
– Констебль! Подойдите!
Постовой встрепенулся и поспешил выполнить распоряжение. Но двинулся он не напрямик, а опять же вдоль стен, словно центр комнаты преграждало некое препятствие, которое он обходил, сам того не осознавая.
– Слушаю, старший инспектор? – объявил полицейский, приблизившись.
– Какие успехи?
– Ничего.
– Продолжайте! – отпустил я его и повернулся к маэстро, который следил за нашим разговором с нескрываемым любопытством.
– Вы ничего не найдете, – уверил меня фокусник. – И на самом деле у вас нет никаких прав на обыск. Уверен, наш антрепренер уже вызвал адвоката. Советую покинуть цирк до его появления.
– Советуете? – негромко рассмеялся я и левой рукой выбрал из вазы с фруктами три некрупных апельсина. – Знаете, а я ведь одно время жил при цирке. Мой отец представлял интересы антрепренера. Разумеется, наша труппа была не чета вашему цирку, но в любом случае меньше всего мой папенька желал вмешиваться, когда у циркачей возникали проблемы с полицией.
– Это не лучшим образом характеризует вашего отца! – резко бросил маэстро.
– Боюсь, это общая черта всех законников. Они предпочитают дожидаться, пока ситуация разрешится сама собой. Вы уедете на гастроли, а им тут жить.
– Это угроза?
– Вовсе нет. Знаете, чему еще я научился в цирке?
Гипнотизер передернул плечами.
– Констебли закончили обыск, – заявил он. – Вам лучше уйти.
Я сделал вид, будто этой реплики не расслышал, подкинул в воздух сначала один апельсин, затем другой и третий и принялся жонглировать ими левой рукой.
– Правая у меня была тогда в гипсе, – сообщил я фокуснику. – Правой жонглировать я так и не выучился.
– Не понимаю, какое отношение это имеет к вашим обвинениям!
– Никакого, – ответил я; все мое внимание было приковано к взлетавшим в воздух и вновь падавшим в ладонь апельсинам.
Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три. Этот немудреный ритм полностью захватил сознание и вогнал в транс. Разум очистился, во всем мире остались лишь оранжевые шары с холодными, слегка шершавыми боками. Они взлетали и падали, снова взлетали и снова падали.
– Прекратите паясничать! – не выдержал наконец маэстро, и тогда я кинул апельсины ему, а сам резко обернулся, охватывая взглядом все помещение разом.
Маэстро Марлини был хорош и даже, не побоюсь этого слова, гениален. Без какой-либо подготовки, всего парой ничего не значащих фраз и банальных жестов он умудрился забраться в головы незнакомых людей и заставил их не обращать внимания на возвышавшийся в самом центре комнаты ящик на поворотной основе. Мы видели его, обходили, но не обращали никакого внимания, и только дурацкая игра с апельсинами позволила мне выскользнуть из-под сети искусного гипноза.
– Что это? – громогласно поинтересовался я, чем сразу привлек к себе недоуменные взгляды констеблей.
– О чем вы?! – удивился фокусник, уже далеко не столь беспечно и вальяжно как раньше.
– Этот шкаф, вы осмотрели его? – указал я на центр комнаты, и лишь тогда полицейские заметили все это время находившийся на всеобщем обозрении высоченный ящик.
– Пропустили, старший инспектор, – сознался один из констеблей. – Не понимаю, как это могло произойти…
– Он не старший инспектор! – выдал вдруг маэстро Марлини. – Я вспомнил его, его уволили из полиции!
Но было уже поздно. Я в один миг оказался рядом с ящиком и распахнул дверцу.
Пусто! Внутри оказалось пусто! Хуже того – крик гипнотизера окончательно разрушил мою власть над констеблями. Полицейские уставились на самозванца с немым изумлением в глазах и неминуемо набросились бы с кулаками, но я немного разбирался в реквизите фокусников и легко выломал разделявшую ящик на две части перегородку.
И на руки мне вывалилась Елизавета-Мария!
Охнув от неожиданности, я подхватил девушку и осторожно опустил в кресло, затем с тревогой приложил ладонь к шее и шумно выдохнул, уловив редкий пульс.
После этого я встрепенулся и завертел головой по сторонам, но маэстро уже и след простыл.
– Где он? – рявкнул я. – Куда подевался гипнотизер?!
Констебли только развели руками, а помощники фокусника и вовсе впали в ступор.
– Ты! – ткнул я пальцем в одного из полицейских. – За доктором, быстро! Остальным не спускать с нее глаз!
Сам выскочил в коридор и сразу наткнулся на Бастиана Морана.
– Не до вас! – отмахнулся от него, пробегая мимо, но старший инспектор ухватил за плечо и развернул в другую сторону. Там два дюжих констебля вели к нам по коридору маэстро Марлини с заломленными за спину руками; под глазом у фокусника набухал здоровенный синяк.
– Вообще-то, – хмыкнул Бастиан Моран, – я намеревался арестовать вас, но маэстро пытался покинуть цирк столь поспешно, что показалось разумным задержать и его тоже. Надеюсь, мне не придется об этом пожалеть.
– Смотрите сами! – указал я на распахнутую дверь.
Старший инспектор переступил через порог и удивленно присвистнул при виде Елизаветы-Марии фон Нальц, по-прежнему пребывавшей в бессознательном состоянии.
– Кто бы мог подумать, что от вас бывает толк, виконт! – покачал он головой.
– Наш уговор в силе? – спросил я, возвращая позаимствованную служебную карточку.
– Подумаю об этом, – остудил мой пыл Бастиан Моран и прикрикнул на констеблей: – Да расступитесь вы! Дайте ей больше воздуха!
– Дорогу! Позвольте пройти! – протолкнулся через заполонивших коридор полицейских цирковой врач, опустился рядом с девушкой и достал нюхательную соль. – С ней все будет в порядке! – успокоил он нас. – Простой обморок!
Ресницы Елизавета-Марии задрожали, и мое сердце затрепетало от удивительного взгляда сияюще-серых, с оранжевыми крапинками глаз.
– Виконт! – толкнул меня в бок Бастиан Моран. – Проводите даму до экипажа. Ее надо незамедлительно доставить в больницу!