Обстановка в райцентре, похоже, раскалилась совсем, сирена продолжала выть.
Ерёменко ждал. Мимо сарая вновь пронеслись несколько полицейских, в дальней стороне, справа, где кончались сараи, начали что-то долбить ломом, потом стук прекратился. Сирена вдруг издала несколько трубных болезненных звуков и умолкла. То ли перегорела машина, то ли устала, из сарая не определить. Ерёменко продолжал ждать.
Неужели пронесло? И голосов высоких, надорванных вроде бы не слышно – убежали полицаи в другой конец райцентра, и сирены не слышно…
В сарае тем временем ожили мыши, заскреблись нетерпеливо – им надо было доесть пару вкусных книг с кожаными корешками и страницами, пахнущими масляной краской, лучшее лакомство в зимнюю пору. Ерёменко не выдержал, вздохнул завистливо: никому эти грызуны не нужны, никто их не ловит, не палит в них, не преследует…
Тихо. Не может быть, чтобы пронесло. Ерёменко не верил этому – слишком уж много шума было, до сих пор голову ломит от воя сирены.
Прошло ещё несколько минут. Чуткое ухо разведчика различило, что мышиный шорох раздаётся теперь и в другом месте, за стенкой сарая, прислушался к нему и снова на всякий, что называется, случай просунул руку в пройму кармана, ощупал гранату и просунул указательный палец в предохранительное кольцо: шорох этот запечный вне сарая не понравился ему…
– Э-э-э! – неожиданно раздался суматошный крик. – Давайте все сюда! Сюда! Тут замок сорванный… на одной петле висит. Сюда, народ!
Оглядев ещё раз внутренность сарая, Ерёменко сожалеющее покачал головой – укрыться негде, выдернул кольцо и крепко прижал чеку к корпусу гранаты. Сунул кулак с гранатой в карман.
– Сюда давайте, граждане! – продолжал кричать суматошный полицай. – Здесь он находится… Здесь!
Вновь послышался топот ног, кто-то вбухнулся в дверь всем телом, отскочил, на несколько мгновений всё затихло – ни топота ног, ни буханья. Похоже, полицаи боялись сунуться в сарай.
Потом послышался хриплый отрывистый выкрик:
– Эй, партизан. Выходи! Иначе сожжём вместе с сараем. Выходи!
Ерёменко стиснул зубы, в ушах у него затенькали звонкие печальные колокольчики. Дверь сарая открылась со ржавым скрежетом, в неё просунулся винтовочный ствол, и бухнул выстрел. Запахло горелой кислятиной, ещё чем-то – прелым, противным, порох в патроне был немецкий, русский порох так не пахнет, в нём нет вонючей гнили. Винтовочный ствол поспешно убрался.
– Сдавайся, партизан!
Где-то сбоку, будто доносился из-под снега, раздался новый топот: к полицаям, окружившим сарай, подоспела подмога.
– Ну-ну, давайте, давайте, – прошептал Ерёменко, с трудом раздвигая холодные белые губы – замёрз он что-то в этом промерзлом пыльном сарае. – Сгребайтесь в одну кучку. Чем больше вас будет – тем лучше… – Он усмехнулся – нашёл в себе силы, закончил брезгливо: – Очески собачьи…
Граната, которую он сжимал пальцами вместе с чекой, стала частью его тела, срослась с ним.
– Выходи, партизан! – послышался из-за двери хриплый начальственный выкрик. – Иначе убьём! Мы уже пулемёт подтянули.
«Раньше огнём стращали, сейчас пулемётом, – невольно отметил Ерёменко, – ничтожные людишки. Очески!»
Смутная мысль возникла в нём и тут же увяла, он зашевелился, ожил и, набравшись сил, преодолев в себе последнюю преграду, вздохнул освобожденно и, окутавшись паром, прокричал в ответ:
– Не стреляйте! Я выхожу… Не стреляйте!
За дверью раздался хриплый торжествующий смех:
– Так-то лучше!
– Не стреляйте! – Ерёменко ощутил в себе неожиданный прилив сил, поднял повыше голову и ногой толкнул дверь сарая. – Ваша взяла!
– Правильно, против ветра ссать не каждый умеет. Как ни изгаляйся, штаны обязательно мокрыми будут.
На сером снегу рядом с сараем стояли человек семь полицаев, впрочем, сколько их было, Ерёменко, ослеплённый слабым светом вечерней темноты, не сразу и сосчитал, у всех было оружие, большей частью винтовки, у двоих – автоматы. Все стволы наставлены на него одного, из каждого в любое мгновение могла выскочить раскалённая пуля. Ерёменко поморщился – больно сделалось. И обидно.
Впрочем, в следующее мгновение обида прошла, её сменили злость и вместе с нею какое-то победное торжествующее чувство, будто Ерёменко оказался выше всех этих людей, победил их…
– Руку, руку вытащи из кармана! – запоздало заорал один из полицаев, молоденький, но, несмотря на молодость, уже здорово научившийся соображать. – Иначе стрелять буду! Руку вытащи из кармана!
Ерёменко разжал пальцы и бедром, кожей своей, телом услышал – нет, не услышал, а почувствовал щелчок, раздавшийся у него в кармане. Всё, это сработал боёк гранаты. Через четыре секунды раздастся взрыв – ровно через четыре секунды. Он вытащил руку из кармана, показал её полицаям – ничего, мол, нету, пусто.
Молоденький полицай заулыбался – так-то лучше, – шагнул к Ерёменко, занося приклад для удара, следом за ним, подчиняясь стадному чувству, шагнули другие.
На Ерёменко обрушился один удар, потом второй, слипшийся с первым, но боли он не почувствовал. Он увидел, что небо над райцентром неожиданно посветлело, обрело весеннюю желтизну, вечер, кажется, раздвинулся… А полицаи продолжали бить Ерёменко, считаные секунды тянулись мучительно долго – успели нанести ещё три удара, потом навалились на партизана кучей, облепили его, накрыли плотно, сбили с ног.
Один из ударов винтовочного приклада пришёлся по голове, полицай саданул его прямо в висок, удар был очень сильным, Ерёменко услышал, как у него хрупнула височная кость, но боли и на этот раз не почувствовал.
Да и чувствовать что-либо было уже поздно – в следующее мгновение раздался взрыв, разметал сразу три сарая, нескольких полицаев закинул на крышу. Из всех, кто примчался брать партизана, в живых остались только двое, да и то их так посекло осколками, что вряд ли когда они смогут вернуться в полицейскую управу. Один из них без памяти свалился в снег, другой устоял на ногах и, скособочившись пьяно, хлопал теперь ртом, глотал кровяные пузыри, глядя на развороченные сараи и мясное месиво, смешанное с обрывками полицейской формы, обрывками кишок и кровяными сгустками, образовавшееся у него под ногами…
Игнатюк ждал своего напарника до сумерек, потом, когда Ерёменко не пришёл, понял – случилась беда. Он слышал и глухие, задавленные расстоянием выстрелы, раздавшиеся в райцентре, слышал и взрыв. Встревоженно вытягивал шею, понимая, что пальба может быть связана с Ерёменко, затем, когда всё стихло, немного успокаивался и продолжал ждать.
Что за выстрелы прозвучали в райцентре, что за взрыв был – непонятно. Чтобы получить на это ответ, надо было идти в Росстань. Но идти пока нельзя. Вот уже и воздух начал наливаться угольной чернотой, а Ерёменко всё не было…
В чём дело?
В конце концов Игнатюк решил идти в райцентр. Сунул в карманы телогрейки пару гранат, под ремень втиснул пистолет, поставил его на предохранитель, в нагрудный карман положил нож. Похлопал себя по бокам, проверяя, всё ли он взял с собою, затем, пройдя по следам Ерёменко, утопленным в снегу, очутился на дороге, ведущей к райцентровским домам.