Голос был прежним, но в то же время каким-то другим – холодным, с примесью торжества.
– Грубо работаете! – Спаннокки, разом утративший всю свою галантность, навис над рухнувшей в кресло Верой (ноги стали ватными от страха и не держали). – За дурака меня принимаете, а? Ивана-болвана из меня делаете?
– Иванушку-дурачка… – зачем-то пролепетала Вера, дочь учителя русской словесности.
– Да хоть идиота! – Спаннокки грубо вырвал у Веры из рук сумочку, открыл ее и вытряхнул содержимое на стол.
Вера опешила. Если бы подлый Спаннокки набросился на нее, намереваясь изнасиловать, то она, наверное, удивилась бы меньше. Она сидела в прежней позе, хлопала глазами и не сразу осознала, что бумажка, которой заинтересовался Спаннокки, есть телеграмма от мужа, которую Вера как положила в сумочку, да так про нее и забыла. Хороша тайная агентка, нечего сказать! Инкогнито! Легенда! Ха-ха-ха! В телеграмме – все! Имя, фамилия, адрес! Это надо же было так оплошать!
Почувствовав, что ноги снова начали слушаться, Вера попробовала броситься на Спаннокки с намерением вырвать у него телеграмму, но сильным толчком в грудь была отброшена обратно в кресло. Ярость затмила глаза. Не видя ничего толком, Вера тем не менее попыталась встать и протянула вперед руки. Стало только хуже. Последовал еще один толчок, не такой сильный, как первый, и Вера снова оказалась в кресле.
– Не смейте! – попробовала возмутиться она. – Не смейте так со мной! Вы – негодяй! Я закричу!
– Кричите! – разрешил Спаннокки. – Никто не услышит, а если и услышит, то подумает, что мы с вами плеточкой балуемся или еще как друг дружку пытаем. Вы Захер-Мазоха не читали? Впрочем, куда вам. Вы – типичная oie! [20]
На «типичную oie» Вера обиделась так сильно, что чуть было не высказала Спаннокки в лицо всю правду о нем. Слава богу, вовремя спохватилась и прикусила язычок. Неподходящее время для обличений, да и злить Спаннокки не стоило. Негодяй, который способен поднять руку на женщину, вполне способен и убить. Здесь же никто на помощь Вере не придет. Скорее Спаннокки помогут от тела избавиться. Нет, надо давить на жалость и притворяться неудачливой воровкой. Да-да, именно воровкой. Тайные долги, срочная нужда в деньгах… Причина? Любовник, единственная радость и услада, проигрался в карты и собирается руки на себя наложить, потому что не может расплатиться. Существует ли такая жертва, которую нельзя принести ради любви? Только бы соврать поубедительнее, чтобы поверил…
Задачу Вере облегчил Спаннокки. Придвинул свободное кресло поближе к Вериному, сел, нехорошо усмехнулся (зловещей получилась усмешка) и спросил:
– Как вы дошли до такой жизни, Вера? Приличная замужняя женщина, и вдруг воровка. Да еще какая – «мойщица»! Сонных обирать – это же не просто подло, а очень подло…
Спаннокки, видимо, и допустить не мог, что тайные агенты могут быть такими глупыми и неосмотрительными, как Вера, и принял ее за воровку. Тем лучше, убеждать не пришлось. Вера потупила взор, зарделась пуще прежнего, хотя пуще, кажется, было уже и некуда, и рассказала Спаннокки историю своего падения. Гимназическая любовь к красавцу поручику, недовольство матери, сватовство богатого адвоката, ультиматум, подчинение, адюльтер, карты, огромный проигрыш…
– Огромный – это сколько? – кривя губы, поинтересовался Спаннокки.
– Двадцать тысяч!
Цифру Вера назвала осмотрительно – огромную, но не запредельную, в сто или двести тысяч Спаннокки вряд ли бы поверил. Такие суммы проигрывают не поручики, а банкиры с фабрикантами. Двадцать – самое то. Проиграл пять, затем пошел ва-банк, снова проиграл, еще раз ва-банк и опять неудачно.
– Двадцать тысяч? – Спаннокки покачал головой и поиграл бровями. – Деньги немалые. А как фамилия вашего неудачливого игрока и где он служит?
– Зачем вам это знать?
Вера вспомнила рассказ Алексея про фамилию дирижера полкового оркестра и принялась быстро перебирать в уме знакомых ей молодых и красивых поручиков. Почти сразу же остановилась на старшем брате Милочки Обловацкой Сергее, который был картинно красив (его даже слегка крупноватый нос не портил, а напротив, добавлял шарма), любил «метнуть банчок» (Милочка жаловалась, что Сережа постоянно тянет из папы деньги) и служил поручиком в 3-м гренадерском Перновском полку. Вера с Милочкой однажды провожали Сергея к Хамовническим казармам, так что Вера знала и то, где расквартирован его полк. Фамилий командира и офицеров она, правда, не знала, но ей-то их фамилии знать незачем. Для нее во всем полку существует один-единственный Сережа Обловацкий, милый Серж… Если Спаннокки захочет проверить, то убедится, что Вера ему не соврала – есть в Перновском полку поручик Сергей Обловацкий. Ну а интересоваться у Сергея, сколько тот намедни проиграл в карты и какие у него отношения с Верой, Спаннокки не станет. Обловацкий его за такое на дуэль вызовет. (Быстро мелькнула в воображении сцена, как по команде секунданта противники начинают сходиться, Обловацкий стреляет первым и попадает Спаннокки точно в переносицу.) И живут Обловацкие небогато. Имений у них нет, профессорское жалованье отца да его гонорары – единственный источник доходов, а в семье кроме Милочки еще две младшие дочери, Варенька и Сашенька.
Даже находясь в подобном смятении, Вера сохранила способность трезво мыслить. Впоследствии она станет гордиться этим своим качеством, способностью сохранять ясность ума, несмотря на обстоятельства.
– Интересно мне, вот и спрашиваю. – Спаннокки снова усмехнулся. – Скоро поймете зачем. А пока рассказывайте, Вера, рассказывайте…
Сколько снисхождения, сколько высокомерного презрения прозвучало в этом «рассказывайте, Вера, рассказывайте». Спаннокки чувствовал себя хозяином положения. Лоск сошел, галантность испарилась вместе с простотой (да и была ли она, простота?), взгляд из обожающего, обжигающего, страстного стал ледяным, колючим, властным. Вера могла только удивляться такой перемене, впервые в жизни она видела, как человек моментально сбрасывает личину и становится другим. Ей уже приходилось разочаровываться в людях, менять свое мнение о них, но то было не так резко, не так сразу, не так страшно. А тут словно оборотень у тебя на глазах ударился оземь, да перекинулся из человека в волка. «Как я могла приехать с ним сюда?!» – ужасалась Вера, глядя в серо-стальные глаза Спаннокки. Пока Вера рассказывала про «милого Сержа», Спаннокки закурил и на сей раз даже не подумал отодвинуться подальше, как делал у Крынкина, и пускать дым в сторону. Дымил прямо в лицо Вере. Дым ел глаза, и вообще выглядело это очень унизительно. Вера попыталась отодвинуться назад, но ее кресло было вплотную придвинуто к стене. Но и от плохого бывает польза. Рассказывала Вера не очень гладко, не приучена была она гладко врать, потому что вообще не любила этого занятия, предпочитая говорить правду. Но в подобной ситуации все недочеты ее сбивчивого рассказа можно было отнести не на счет лжи, а на счет смущения.
Когда Вера закончила свой рассказ, повисла долгая пауза. Спаннокки смотрел на Веру, а Вера смотрела на покачивающийся лакированный носок его правой штиблеты (Спаннокки сидел, закинув ногу на ногу).