Газета «Московские ведомости», 10 июня 1910 года
– Замечательно! – воскликнул Алексей, выслушав правдивый (ничего не утаила) и немного сумбурный Верин рассказ.
Вера часто запиналась, то и дело перескакивая с одного на другое, а потом возвращалась обратно.
– Замечательно? – переспросила Вера, думая, что ей послышалось или, может, Алексей шутит.
– Замечательно! – повторил Алексей. – Лучшей удачи и ожидать было нельзя! Не было у нас ни гроша, а сейчас есть целый алтын!
– Какой алтын?! – возмутилась Вера. – Я не дурочка, чтобы так вот меня успокаивать. Какой алтын? До портфеля я не добралась, а себя выдала…
– Бог с ним с портфелем! – Алексей пренебрежительно махнул рукой. – Заглянешь еще, представится случай. Ты, Вера, в корень зри и не думай, что я тебя успокаиваю. Я искренне радуюсь тому, что нам удалось сделать нашего человека агентом Спаннокки. Ты, Вера, наша надежда и спасение. Троянский конь!
– Сам ты конь! – взвизгнула Вера. – Александрийский!
Что они, сговорились, в самом деле, эти противные мужчины? Один гусыней назвал, другой – деревянной кобылой!
– Не сердись, пожалуйста, я исключительно в переносном смысле. – Алексей успокаивающе поднял вверх обе ладони. – Если уж сравнивать тебя с каким-нибудь представителем фауны, то я…
– Ни слова больше об этом, иначе я не отвечаю за последствия! – перебила его Вера. – И не надо про надежду и спасение. Я попала в западню. Единственное, что мы можем, так это рассказать все Владимиру, а потом я верну Спаннокки деньги и…
– Вот этого мы делать точно не станем, – возразил Алексей. – И Владимиру пока ничего рассказывать не надо, успеется. Знаешь ли ты, сколько времени мы пытались подобраться к Спаннокки. Если бы не спасительная идея, пришедшая в мою голову…
– Благодарю вас, сударь, – церемонно сказала Вера препротивнейшим голосом. – Премногим обязаны ваших милостев!
– Вера, ты чудо! – восхитился Алексей. – Талант! Если закрыть глаза, то подумал бы, что передо мной сидит купчиха из Зарядья! Тебе, Вера, на сцену надо. Блистать и восхищать!
От таких хороших слов, да еще и сказанных искренне, без притворства, Вера мгновенно оттаяла и больше на деверя не сердилась. И слушала дальше, не перебивая.
– Это удача из удач, наилучшее стечение обстоятельств, – продолжал радоваться Алексей. – Спаннокки сам завербовал тебя по собственному почину, его никто к этому не вынуждал, и, стало быть, подсадную утку он в тебе не заподозрит ни при каких обстоятельствах…
«Утку» Вера пропустила мимо ушей. Ну, термины в Алексеевом (и теперь уже ее тоже) делопроизводстве такие, что тут поделать.
– Если, конечно, мы не совершим какой-нибудь ошибки, но мы ее не совершим. Мы будем очень осторожны. Со Спаннокки нельзя иначе. В позапрошлом году штабс-капитану… впрочем, имя не важно, важно то, что ему удалось завербовать Ивана Фиттипальди, лакея Спаннокки. Отец у Фиттипальди был итальянец, а мать русская, из почтенной рогожской купеческой семьи. Ударила ей любовь в голову, и сбежала она с иностранцем к нему на родину, но сына воспитала в русском патриотическом духе. Вот на этот патриотизм Фиттипальди и была сделана ставка. Он согласился сотрудничать, но ничего ценного сообщить не успел, потому что спустя неделю его труп…
– Ой! – вырвалось у Веры.
– Его труп, – жестко повторил Алексей, – нашли в Петербурге, на Смоленской улице возле зловещего «Порт-Артура». Слышала про такой?
Вера отрицательно покачала головой. Она знала только один Порт-Артур, на Дальнем Востоке.
– Дом с дешевыми квартирами, – пояснил Алексей. – Клоака страшная, филиал Горячего поля…
Про Горячее поле Вера знала, да кто ж про него не слыхал? Что-то вроде петербургской Хитровки, только еще хуже.
– Что там могло понадобиться итальянскому подданному? – продолжал Алексей. – Могу предположить, что несчастный Фиттипальди чем-то себя выдал, и Спаннокки поспешил от него избавиться. Услал его с каким-нибудь поручением в нужное место, где уже ждали ассасины [21] . Спаннокки не гнушается иметь дело с разным сбродом…
– Это я уже поняла, – вставила Вера, намекая на себя, точнее – на то, что Спаннокки принял ее за воровку и завербовал.
– Так что осторожность – это главное! – заключил Алексей. – Встречаться ты будешь только со мной, это вполне естественно и не вызывает подозрений, ведь я твой родственник. Владимиру мы пока ничего говорить не станем, всему свое время, но если вдруг между вами возникнут какие-либо… э-э… недоразумения, то я сразу же их разрешу, можешь не беспокоиться…
Веру, признаться, уже не столько беспокоил Владимир, сколько Спаннокки. Ассасины! Брр! Это, должно быть, очень больно, когда ножом по шее, даже если лезвие и острое. Палец порежешь – и то больно, но ведь палец – это такие пустяки. А если душат, то, наверное, еще больнее. А чем душат ассасины – руками или веревкой? Хуже всего, наверное, когда душат руками. Убийца стоит спереди, и жертве приходится смотреть в его безжалостные глаза. А веревку накидывают сзади, и ты, умирая, смотришь в небо. Или в потолок… Господи, какие глупости лезут в голову! Надо меньше увлекаться авантюрными романами!
– О моей принадлежности к известным кругам знают только несколько человек, и все они связаны общей тайной, – продолжал Алексей. – Ты ничем не рискуешь…
Он говорил долго, обстоятельно, убедительно. А после того как окружил Веру высокой защитной стеной из слов, сам же ее и разбил одной фразой.
– Но всегда помни, что Спаннокки дьявольски хитер – одно неосторожное слово, один опрометчивый жест…
– И меня найдут где-нибудь в Подкопаевском переулке, – закончила Вера, чувствуя, как начинает дрожать подбородок, а на глаза наворачиваются слезы.
Закончилось все рыданиями на груди у Алексея, который ничего не говорил, понимал, что слова здесь излишни, а только гладил Веру по голове. Поглаживания эти были настолько ласковыми, теплыми, что Вера быстро успокоилась и немного приободрилась. Рано радуетесь, синьор Спаннокки, или скорее герр Спаннокки. Скоро вашим грязным делишкам придет конец! Вы еще не знаете Веру Холодную! Но вы ее еще узнаете! Ее все когда-нибудь узнают!
Мысли изменили направление. «Что мне может сделать Спаннокки? – думала Вера. – Уединяться я с ним больше никогда не стану, потребую, чтобы наши встречи проходили в людных местах. На публике ассасины ко мне не полезут. По трущобам я не хожу, абы где не бываю, не добраться им до меня. А еще можно сказать Спаннокки, что я оставила у нотариуса или у кого-то из друзей письмо, в котором его обличаю, и распорядилась, чтобы это письмо вскрыли сразу же после моей смерти. Ой, как хорошо я придумала! Так и сделаю! Он еще телохранителей ко мне приставит, чтобы берегли меня как зеницу ока. Впрочем, обойдусь я и без его телохранителей, главное, чтобы ассасинов не подсылал».