Наши девушки за редким исключением выглядели гораздо тяжеловеснее Брижит — тут и питание сказывалось, и общее равнение на образцы. И вот когда они наворачивали на головах сложные сооружения, напоминавшие затейливые башни, тут от их вида делалось не очень уютно.
«Бабеттами» было поражено все женское общество — от мала до велика. Особенно полюбилась эта прическа продавщицам. Они возвышались над прилавками со своими причудливыми начесами, напоминая скифских каменных баб. Непроницаемые лица, солидный вес (под сто кг), могучие груди… Оплот социализма.
Прически прическами, а с женской одеждой дело обстояло катастрофически. Страшно вспомнить о белье, которое мы, пятнадцати-шестнадцатилетние красивые, стройные девушки, носили тогда. Это — правда — и страшно, и смешно. Попробую описать. Сначала натягивались довольно просторные хлопчато-бумажные трусы (трусиками ЭТО не назвать нельзя ни при каком раскладе — трусищи, скорее). Поверх трусов водружался пояс с резинками — это чтобы пристегивать чулки. И вот в зимнюю пору заботливые родители заставляли поверх вышеназванной прелести напяливать штаны. (Не рейтузы — это был уже последний штрих, при сильных морозах, а именно штаны.) Сейчас их называют панталоны. Фу! От одного этого названия жить бы уже не хотелось. Но штаны — эх… Посмотрели бы вы на них. Огромные, фланелевые, с начесом сооружения голубого или розового цвета! И никак иначе! (Впрочем, мальчиковые кальсоны — это тоже было оружие массового уничтожения.)
Моя тетя, интересовавшаяся прежде всего моим здоровьем, а не внешним видом, требовала, чтобы я носила штаны буквально до наступления жары. Чтоб не застудиться. Я закатывала штанины как можно выше. Она проверяла, оттягивая их чуть ли не к коленям: «Простудишься!» Ежедневная мелочная борьба.
Кем себя можно чувствовать в таких штанах — попробуйте представить сами. При этом до нас каким-то образом докатилась мода на мини-юбки. Ну — настоящих мини-юбок мы тогда еще не видели, но представляли себе, что короткая юбка — это нечто выше колена сантиметров на пять. И то! Сколько пришлось по этому поводу выслушать — и что именно говорили нам в лицо (или вслед) представители нашего старшего целомудренного поколения! Нет, не хочу вспоминать…
Одежда, надо сказать, в магазинах имелась. То есть — магазины в Москве одеждой были завалены. Но что это была за одежда! Бесформенные драповые пальто, которые, чтобы просто поднять их, требовали определенных усилий.
Когда появлялись импортные вещички, мгновенно образовывалась очередь. Люди готовы были стоять часами, лишь бы добыть что-то заграничное. Танюся моя этого не признавала по целому ряду причин: первая — не было денег, вторая — времени на стояние в очередях тоже не было. Значит, что? Мне пришлось научиться шить самой. Ткани стоили очень дешево. Я придумывала фасон, покупала в магазине ткань (красивый качественный ситец стоил 50–60 копеек за метр, шерстяные ткани можно было найти от полутора и до 30 рублей за метр) и шила сама. У других девочек очень хорошо шили мамы. Но Танюся совсем не умела это делать.
И вот что интересно. Я потом узнала: моя мама и ее сестры шили легко, быстро и очень ловко. Видимо, мне передалось это по наследству: ведь я только потом, уже став взрослой, наблюдала, как они колдуют над тканью, как, словно по волшебству, получается у них готовая красивая вещица. Я не чертила выкройки, на ткани вымеряла то, что нужно мне, смело резала, сшивала. Это умение, кстати, потом очень мне пригодилось в светлом будущем, о котором мы и не подозревали в те годы, но к которому нас умело вели наши вожди.
Платья, юбки, сарафаны — это все ерунда. А вот пальто я тогда шить не умела (потом научилась). Поэтому с пятого по десятый класс включительно я ходила в одном и том же зимнем пальто: красном, с цигейковым коричневым воротником. Правда, к десятому классу воротник стал выглядеть неприлично, я его отпорола и из своей детской козьей шубки соорудила интересный черный воротник. Пальто обновилось. Открылись его новые ресурсы. По крайней мере, я себя этим утешала. Демисезонное пальто жило у меня примерно столько же — не меньше пяти лет.
Но вот что можно было легко купить в шестидесятые, так это модную и качественную обувь. Почему-то в то время продавали очень много английской обуви: туфли любых фасонов, на каблучке, без каблучка, ботиночки… Сапоги появились в продаже после 1966 года. До этого мы зимой ходили в ботинках. Первые сапоги появились у меня на первом курсе института. Французские. Стоили 60 рублей. Почти месячная зарплата. Хорошие туфли (их называли «модельные») стоили 40 рублей. Девушки экономили на еде, но покупали.
Пока мы учились в школе, проблем, что надеть на уроки, не существовало. С первого по десятый класс — коричневое платье с белым воротничком и манжетами и черный фартук по будням, белый — по праздникам. Во Дворец пионеров тоже полагалось ездить в школьной форме.
Двух школьных платьев (на смену) не было ни у кого. Сейчас, когда мы каждый день меняем свою одежду, а вчерашнюю отправляем в стирку, этому просто не верится.
Мы должны были беречь свою форму. Приходя домой, следовало немедленно переодеться в домашнее, а форму повесить в шкаф. Кстати, шились наши коричневые платья из очень линючего материала. Когда на каникулах форму стирали, вода сразу делалась густо-коричневой. И сохла эта одежда несколько дней. Когда появились химчистки, стало полегче, но школу к тому времени я уже закончила.
Чтобы освежить платье, которое приходилось носить ежедневно два-три месяца до плановой стирки, его отпаривали, то есть гладили через мокрую тряпку. В младших классах это делала для меня Танюся, в старших — я сама. И еще. Страшно вспомнить. В магазинах продавались так называемые подмышники. Это кусочки плотной хлопчатобумажной ткани в форме двух сшитых по центру полумесяцев. Подмышники пришивались с обеих сторон изнанки к пройме рукава. Они легко менялись, просто стирались, предохраняя тем самым платья от запахов. Кстати — дезодорантов не было. Только личная гигиена. За чистотой моего тела Танюся следила маниакально, боясь инфекций. Купаться принято было раз в неделю (видимо, привычка такая сложилась из-за банных дней). Но она каждый день перед сном тщательно протирала всю меня куском ваты, смоченной одеколоном. Одеколоны, надо сказать, стоили дешево, 50–70 копеек флакон. Я очень любила одеколон «Белая сирень» и «Среди лип». Шея, щеки, уши, спина, руки и так далее… Танюся терла меня, не жалея сил, словно я была неодушевленным предметом. Если я вырывалась, она показывала мне ватку, говоря:
— Смотри, одна грязь! За день столько грязи! Надо терпеть.
Приходилось терпеть.
А для ног существовал другой ритуал. Танюся приносила теплое влажное полотенце и протирала мне ноги, как будто я сама не могла этого сделать. Я могла. И каждый раз говорила, что не надо, что я сейчас пойду и помою ноги под душем. Но ей был нужен младенец. Крошечный ребенок, который сам не может о себе позаботиться. И вот — каждый день: одеколон, теплое полотенце. Попытки осуществить свои права на мою гигиену она предпринимала и в мои шестнадцать, и в мои восемнадцать… Бывало, мы с подругой готовимся к сессии, она остается у меня ночевать, вдруг к нам в комнату вплывает Танюся с полотенцем: