25 декабря 1979 года моя подруга Майка пригласила нас к себе (они жили в соседней квартире) на Рождество. Я впервые в жизни смогла почувствовать, какое значение придается этому празднику, к которому готовятся как к чуду. Елка, которую у нас наряжали к Новому году, оказалась Рождественским деревом (к Сильвестру — то есть к 31 декабря игрушки с елок уже снимали, а деревья выносили, чтобы их забрали мусорные машины).
«О, сколько нам открытий чудных»… Подарки под елочку к Рождеству приносил, оказывается, младенец Иисус, а не Дед Мороз. А вместо Деда Мороза к детям в начале декабря приходил Св. Микулаш (Св. Николай) и совершал невероятные чудеса. Микулаш шел по ночному городу в сопровождении ангела и черта. Ангел оставлял в заранее приготовленных носочках сладости для хороших и послушных деток, а черт засовывал всякую пакость в носки детям гадким, плохо проявившим себя в течение всего года. Дети ложились спать с трепетом. К счастью, Микулаш обладал редкостным всепрощением. Ангел трудился вовсю, а черт мрачно сидел, сложа свои пакостные лапы, поскольку работы для него не находилось.
Естественно, мы переняли этот замечательный обычай (он был и у нас, но его выжгли, казалось, навеки).
…Мирный рождественский вечер, тихая музыка, добрые лица, подарки под елочкой (и нам тоже) — все это рождало чувство особого покоя. Прощаясь, мы пригласили наших новых друзей на новогодний ужин. Решили собраться в полдесятого по местному времени, поймать по радио Москву, где в это время уже без тридцати минут полночь, проводить старый год, выпить шампанского под бой курантов, а потом уже праздновать Новый год по чешскому времени.
Так и сделали. Настроили радио. Первое, что услышали, сводка новостей, в которой сообщалось об ограниченном контингенте советских войск, введенных в Афганистан. Помню первое ощущение: шок. И понимание, что это с рук так просто не сойдет. Офицеры — наши ровесники, солдаты — ребятки помладше, выросшие в период относительного покоя (редкостный период для нашего государства) — зачем им все это? Я вспомнила, как праздновали мы пару лет назад Новый год на улице Горького, у деда Павла Артемьевича. Там были и родители моего мужа — Октябрь Павлович и Лариса Захаровна. Октябрь Павлович был тогда заместителем командующего Дальневосточного Военного округа, генералом. Мне было велено сказать тост. Я этого делать не умела и провозгласила самое популярное в те времена:
— За мир!
И вот тогда Октябрь Павлович, никогда не воевавший генерал, поправил меня:
— Среди военных за мир пить не следует. Военные в мирный период сидят без дела.
Тем не менее за мир выпили — почему бы и не выпить…
А логичное замечание генерала мне запомнилось на всю жизнь.
Тогда, в конце семидесятых, высшие военные должности стали занимать те, кто настоящей войны не нюхали. Были, конечно, локальные войны, где наши выступали советниками (Вьетнам, Ближний Восток, Ангола…) Но военным хотелось настоящего боевого опыта. Им нужна была своя война.
Вот они ее и организовали.
Те, кто затевает «победоносные» войны, редко считаются с характером народа, против которого собираются в поход, практически никогда не делают выводов из предшествующих исторических событий… Странно… Никто и никогда.
— Зря… Ах, как зря… — вот что повторяли мы, услышав московские новости.
А потом куранты, шампанское…
Ура!
Начинались восьмидесятые.
В первый же день нашего приезда в Оломоуц муж повел нас смотреть город.
— Тут есть магазин иностранной книги, там весь наш дефицит лежит на прилавках.
Естественно, я устремилась к этому сказочному магазину, не веря своему счастью. Он находился в самом центре города. Уже на самом подходе к нему дочка вырывает свою ручку из моей и с радостным криком «Товалищ Блежнев!» несется к витрине.
Да-да! Там, в витрине выставлен огромный портрет нашего главного начальника. Грудь в орденах, орлиный взгляд из-под бровей.
Дочка подбегает к портрету и здоровается с вождем, улыбается ему, как родному.
Окружающие смотрят на нас как на сбежавших из зоопарка диких зверей. Посмотреть им, конечно, любопытно на представителей страны, в которой даже младенцы приучены неведомым образом узнавать и приветствовать Генерального Секретаря.
Выражение лиц у наблюдавших эту сцену описать не берусь. Брезгливое удивление. Пожалуй, так. Впрочем, что ж они удивлялись? Портрет-то выставили они…
А я в ужасе поняла, что мозги моего ребенка уже заселили «светлым образом». Удалось…
В магазине действительно было то, о чем в Союзе я даже не мечтала. Какие сборники стихов, какие авторы! Счастье мое было безгранично.
Потом я рассказала об этом эпизоде моей новой чешской подруге Майке. Она успокоила: у них детей обрабатывали в детских садах не слабее нашего. Например, что ни день, твердили о Ленине. И вот однажды, когда воспитательница говорила детям старшей группы об устройстве их страны и государственном лидере, на вопрос «Так кто же, детки, глава нашего государства?» малыши хором ответили «Ленин!».
…Магазин же дарил мне много счастья.
Одно огорчало: продавщицы всегда старались вручить в нагрузку что-нибудь из сочинений «товалища Блежнева». А мне было жалко денег на эту макулатуру. Постоянная сценка:
Я несу подобранные мной сокровища к кассе. Продавщица кладет на мою стопку роскошно изданную книгу Л. И. Брежнева. Я аккуратно откладываю ее в сторону. Она снова молча кладет.
— Это не мое, — говорю я. — Вот мои книги.
— А что мне с этим делать, если это никто не берет?
— Туалетную бумагу я покупаю в другом месте! — замечаю я.
Продавщица, вздыхая, откладывает томик вождя в сторону.
Как хорошо уметь выражать свои мысли на чешском!
Именно в Чехословакии я впервые испытала счастье тихой обыденной жизни. Там время шло иначе. Каждый день проживался медленно, с чередой удовольствий и маленьких радостей. Я просыпалась утром, выглядывала в окно: с одной стороны виднелся наш двор с вековыми деревьями, детской площадкой, а дальше, за домом напротив, шла главная улица города. По ней ходил трамвай, люди спешили на работу. Окна кухни и детской выходили на нашу тихую улицу под названием Бланицка. Из окна виден был старинный двухэтажный дом с прекрасным садом. Дорога вдоль ограды этого дома вела к речке Быстричке, вдоль которой мы с детьми любили гулять…
Мы выходили все вместе. В подъезде пахло кофе, ванилью. Свежеполитые цветы на площадках лестницы радовали глаз. Муж шел в госпиталь, я на работу в школу. Детей отводили в детский садик.
Речка, бегущая с гор, шумела, перекатывалась по камням… Эта ежедневная дорога на работу до сих пор помнится мне как что-то удивительно прекрасное.