Правитель туда не ходил, а вот Михришах Султан умудрилась не только посещать опального родственника, но и присылать в Клетку наложниц.
– Как такое возможно, если покои закрыты?
– Золото отпирает любые двери и любые души. Почти любые, – усмехнулась Далал.
– Но зачем она это делала?
– Понимала, что султан Мустафа не вечен, и хотела жить даже после того, как Абдул-Хамид взойдет на трон.
– У султана Мустафы были сыновья?
– Да, шехзаде Селим, сын Михришах Султан.
– Почему же султаном не стал он?
– Таковы законы и обычаи Османов. Когда-то султан Мехмед Фатих ввел закон, по которому пришедший к власти султан должен уничтожить всех остальных претендентов на престол, кроме своих сыновей. Многие были убиты согласно этому закону.
– Зачем?!
– Иначе начавшаяся борьба за власть между родственниками, даже если они братья, непременно развалила бы империю.
– Но почему братьям не жить рядом, во Франции принцы, братья королей, живут в свое удовольствие…
– И никогда не бунтуют?
Эме, вспомнив многочисленные попытки королевских братьев до Людовика XV организовывать заговоры, только вздохнула.
Далал усмехнулась, мол, то-то же.
– Со временем султаны перестали убивать своих родственников, но стали помещать их в Клетку.
– Как попугаев?!
– Нет, конечно. Я же сказала, что это просто покои, в которые запрещен вход…
– Помню. Но как же потом править империей человеку, проведшему пару лет взаперти и не знающему, что творится в его собственной столице?
– Пару лет! – фыркнула Далал. – Если бы пару. Абдул-Хамид просидел взаперти тридцать восемь лет, а, например, правивший до султана Мустафы III султан Осман III и вовсе полсотни. А как потом на троне? Не вздумай сказать кому-то, что я тебе рассказывала. Дай мне слово, иначе ничего больше не расскажу.
– Обещаю.
– Ладно, верю. Султаны после Клетки бывали ужасными. Столько лет без людей кого угодно сделают ненормальным. Султан Осман, о котором я тебе говорила, ненавидел женщин и искусство. Терпеть не мог музыку, любые изображения, даже красивую вышивку. А уж женщин ненавидел так сильно, что ходил в сапогах, подбитых специальными гвоздиками, чтобы его цоканье было слышно издали.
– Зачем, при чем здесь женщины?
– Служанки должны были успеть разбежаться, если приближался Повелитель. Кто не успевал, тот мог распрощаться с жизнью. А султан Ибрагим, прадед нынешнего султана, и вовсе чудил как мог.
– Как? – заговорщически шепнула Эме. – Далал, расскажи, я даже под пытками никому ничего не выдам.
Далал шарахнулась от нее:
– О Аллах! Что ты такое говоришь, какие пытки?!
– Это у нас просто так говорят. Прости, если испугала.
– «У нас», – передразнила ее старуха. – Нет больше никаких «у нас», привыкай к этой жизни и держи язык за зубами.
– Ну, Далал…
– Ладно, слушай.
Дальше последовал рассказ о султане Ибрагиме, который обожал запах серой амбры, но не ощущал его силы из-за плохого обоняния, а потому серой амброй невыносимо воняло все, что окружало Повелителя. Близкие падали в обмороки от этой вони, но Повелителя это ничуть не смущало.
Однажды султану сказали, что у русских так много мехов, что они выстилают соболями даже полы в своих дворцах. Уже на следующий день был издан указ, конфискующий меха, особенно соболей, у всех подданных. Султан окружил себя собольими шкурками, пока однажды не потерял сознание от жары в своих мехах.
Следующей выходкой Ибрагима было украшение своей бороды бриллиантами.
– Зачем?! – ахнула Эме. – Бриллианты в бороде?
– Да, ему сказали, что драгоценные камни весьма украсили бы его бороду. Он очень любил толстых женщин, чем толще, тем лучше. Ты ему не понравилась бы.
– А он мне!
– Он бы тебя и не спросил. Однажды султан Ибрагим приказал разыскать ему самую толстую женщину на Земле. Слуги выполнили приказ – новая наложница Сахарок весила 160 кг, но прожила недолго. Повелителю хотелось раскормить ее еще сильней, бедолагу все пичкали и пичкали, пока однажды она не задохнулась из-за еды, вставшей в горле.
А еще он был страшно подозрителен и жесток. Услышав, что какая-то из многочисленных наложниц принимала у себя возлюбленного, он вместо того, чтобы спокойно все разузнать, приказал пытать всех женщин подряд. Но никто не знал имя нарушительницы, возможно, ее и не было, просто кто-то оговорил несчастных. Тогда султан приказал утопить в озере всех 280 наложниц.
– О ужас!
– Да, тем удивительней, что нынешний султан Абдул-Хамид, проведший в Клетке столько лет, не стал ни сумасшедшим, ни жестоким. Конечно, он, не задумываясь, казнит любого, кого сочтет серьезно виноватым, но при этом Повелитель богобоязнен, добр и умен. Потому и не нравится янычарам и еще кое-кому.
– Кому?
– Я ничего не говорила! А ты не слышала.
Сколько ни пытала Эме, Далал больше к этому разговору не возвращалась.
Девушка поняла, что не все так просто вокруг нынешнего султана, и втайне начала надеяться, что его свергнут раньше, чем придется становиться наложницей этого богобоязненного Абдул-Хамида и рожать ему сына. Для себя Эме решила, что нынешний глава Османской империи тряпка, который после Клетки боится всех. Она с удивлением узнала, что султан у власти уже четыре года.
– Почему же его не свергают?
– Тс-с! С ума сошла?! А если кто-то рядом знает французский? – Далал почти зажала рукой рот Эме, но тут же зашептала на ухо: – Я тебе говорила, что единственный наследник пока шехзаде Селим, сын Михришах Султан. Но он слишком молодой. Вот если родится еще наследник, тогда точно свергнут.
Эме хотела спросить, зачем же ей самой тогда рожать султану сына, если это приведет к его свержению? Девушка вовремя прикусила язычок, поняв, что здесь и кроется какая-то хитрость Михришах Султан.
Далал сказала, что ее нужно многому обучить, а это означало, что до того, как она станет настоящей наложницей, пройдет немало времени. Эме решила хорошо учиться, как она привыкла делать в монастырской школе, и одновременно изыскивать способы сбежать. Становиться наложницей даже доброго родственника стольких сумасшедших ей вовсе не хотелось.
Хотя рабыню никто не спрашивал…
Солнце с самого утра словно вознамерилось спалить все вокруг, слабый ветерок не справлялся с этим пеклом, в воздухе смешивались запах моря и весьма неприятный запах от Лысой горы – Мон-Пеле. Сегодня оттуда основательно потягивало серой.
Когда такое происходило, местный люд начинал волноваться. Конечно, индейцев на Мартинике уже не осталось. Они попросту уничтожены из-за сопротивления или вымерли от непривычных болезней, завезенных из Европы, но среди многочисленных негров, работавших на плантации, остались поверья, что если бог Лысой горы рассердится, то уничтожит все вокруг.