Однако это удавалось далеко не всем. Время от времени в воздухе появлялись немецкие бомбардировщики, и тогда на шоссе начиналось нечто невообразимое. Одни машины устремлялись вперёд, в то время как другие останавливались, перекрывая движение, или поспешно сворачивали на обочины, а их пассажиры сломя голову неслись подальше от дороги.
После каждого такого налёта на шоссе оставались догорать разбитые грузовики, а уцелевшие при бомбёжке люди, подобрав раненых, снова забирались в автомобили и устремлялись дальше. Не обошлось без потерь и в команде Палевича.
После одного из налётов к оставленному на шоссе автостартёру не вернулись ни шофёр, ни авиамеханик, а безрезультатные поиски кончились тем, что воентехник, глянув на оставленную в кузове винтовку, заключил:
– Смылись, сволочи!.. – и смачно выматерился.
Неожиданное бегство шофёра обескуражило Палевича, ведь кто-то же должен был вести грузовик. Но к его удивлению воентехник без лишних слов забрался в кабину и, запустив мотор, позвал:
– Садись, лейтенант, едем…
После этого неприятного события они, хотя и с вынужденными задержками из-за почти беспрерывных налётов, за несколько часов благополучно добрались до отмеченного на карте Палевича аэродрома, и тут их поразила открывшаяся глазам картина.
Вдоль перепаханной воронками взлётной полосы стояли полусгоревшие «Миги», «Яки», а возле самого СКП [48] , рядом с перевёрнутой взрывом 37-мм зениткой лежал так и не успевший улететь разбитый СБ. Судя по всему, аэродром подвергся жестокому разгрому и был просто-напросто брошен.
Так никого и не обнаружив, воентехник с Палевичем решили ехать дальше, благо на бывшем складе ГСМ [49] отыскалась чудом не сгоревшая бочка с бензином. Объединенными усилиями эту бочку подняли в кузов, кинули туда же подвернувшийся под руку шанцевый инструмент и двинулись дальше. Правда, теперь в опасении бомбежек не стали выезжать на забитое машинами шоссе, а пользуясь всё той же картой Палевича, стали выбирать лесные дороги.
Сейчас, после всех этих перипетий, автостартёр ехал глухой просекой с плохо наезженной колеёй, то и дело подскакивая на рытвинах и корневищах.
И сколько воентехник ни вдавливал в пол пуговицу акселератора, грузовик еле полз. Впрочем, от первой передачи, на которой практически всё время приходилось тащиться, скорости ждать не приходилось, потому в окошечке спидометра в лучшем случае маячила цифра пятнадцать.
Успокаивало только то, что дорога была пустынной, направление нужное и ни заторов, ни бомбёжек здесь ожидать вроде бы не приходилось.
Утомляющая езда заставляла Палевича клевать носом, и когда сидевший за рулём техник неожиданно спросил:
– Вы, товарищ лейтенант, и дальше воевать решили, или как?
Валька не сразу понял, куда он клонит, и поинтересовался:
– А почему вы это спрашиваете, товарищ воентехник?
Техник с минуту напряженно крутил баранку, объезжая очередную рытвину, и только потом со значением напомнил:
– Да вот, шофёр наш да и механик с ним удрали…
До Палевича наконец дошло, что техник таким образом впрямую спрашивает, не собирается ли лейтенант тоже куда-нибудь смыться, и он возмущённо буркнул.
– Я лётчик, командир! – как будто это было полной гарантией от любых неожиданностей.
К Валькиному удивлению техник только странно вздохнул и сказал:
– Вот и я о том. Мой-то летун не вернулся…
Палевич опять не понял, что техник имел в виду, и уточнил:
– Подбили, что ли?
– Если бы… – Техник помолчал и только потом объяснил: – Ребята сказали при возвращении с задания, отвернул он от строя, помахал на прощанье крылышками и полетел на запад. Вот так-то…
Наконец-то до Палевича дошло, что техник думает, будто этот неизвестный ему лётчик вроде бы улетел к немцам, и тогда Валька, не зная даже толком, что ответить, только неопределённо хмыкнул. Дальше они с полчаса ехали молча, только Валька уже не дремал, а напряжённо думал над тем, что сказал ему техник.
Внезапно тормоза неожиданно громко скрипнули, и грузовик, дёрнувшись пару раз, остановился.
– Что такое? – Палевич поднял голову.
– Да вон, смотрите… – техник кивнул на большую кучу хвороста, перегородившую просеку.
– Это ещё что за чудеса?.. – и Палевич, выматерившись от души, вылез из кабины.
Чтобы не жечь зря бензин, техник заглушил мотор и, тоже выбравшись на колею, остановился рядом с лётчиком. Однако особо ломать голову не приходилось. Дорогу надо было расчистить, и Палевич вместе с воентехником, кляня всё на свете, принялись поспешно разбрасывать хворост по сторонам.
Когда мешавший проезду валежник был почти весь убран, неожиданный хруст сломанной ветки, послышавшийся из леса, заставил Палевича посмотреть туда. Он вгляделся, и ему показалось, что между стволов мелькнула какая-то тень.
Валька какое-то время колебался, решая, не почудилось ли ему, а потом поспешно вытащил из кобуры свой ТТ, взвёл курок и, сойдя на обочину, грозно крикнул:
– Эй, кто там прячется?.. Выходи!
Сначала за деревьями было тихо, потом хруст повторился, и к дороге вышел встрёпанный безоружный боец. Красноармеец осторожно приблизился, внимательно всмотрелся в знаки различия на петлицах Палевича и только после этого спросил:
– Товарищи лётчики, вы куда?..
– Как это куда? – фыркнул Валька, опуская ТТ. – Конечно, к своим.
– И мы тоже… – как-то неуверенно улыбнулся боец.
– Так ты что, не один? – удивился Валька. – Сколько ж вас?
– Дюжина… Мы тут рядом спрятались…
– Подожди, подожди…
Валька подумал, что этот странный завал на дороге имеет какое-то отношение к укрывшимся в лесу бойцам, и он, показывая на раскиданные по обочинам ветки, спросил:
– Это что, ваша работа?
Боец немного помялся, а потом всё-таки ответил:
– Да вот, мы услыхали, что мотор фырчит, вот и накидали сушняка, чтоб, значит, остановились…
Валька понял, что сделавшие засаду красноармейцы предполагали увидеть на дороге немцев и уж, наверное, открыли бы стрельбу. От этой мысли на душе у лётчика стало малость светлее, и он уже с определённой симпатией поинтересовался:
– А ты что ж, друг, вроде как разведчик?
– Ну да, – радостно закивал головой боец.
– Ладно, – Валька усмехнулся. – Зови сюда свою дюжину…
Боец как-то по-особому свистнул, и сразу в глубине леса затрещал валежник, а потом к дороге один за другим вышли красноармейцы и столпились вокруг лейтенанта. Палевич посмотрел на обтрепавшееся, но всё-таки вооружённое воинство и вздохнул: