Иваницын ощутил слабость в ногах и подступающую к горлу тошноту. Все ему угрожают, кому не лень! Марина покойная, Ельцов, теперь еще и частный сыщик. Хоть из города беги.
– Чего ты хочешь? – преодолевая дурноту, спросил он. – Я не богат! Живу на зарплату. Так что поживиться за мой счет не удастся. Я тебе уже дал денег.
Голос на минуту примолк.
– Мне не нужны деньги, – медленно, раздельно, со скрытым пренебрежением произнес он. – Оставь эти мятые бумажки для своих шлюх. Ведь ты живешь ради них и ради них готов убить.
– Мне плевать на всех баб, вместе взятых.
– Тупой ты, безмозглый, как чурка березовая. Я не про баб, я про «бабки»!
– А ты, значит, деньги не любишь. Зачем же тогда берешь?
– Все берут… – неопределенно ответил голос. – Речь не об этом. Мне другое требуется.
– Что?
– Ты перед своей невестой провинился, обидел ее. Падай в ноги, землю грызи, кайся, проси прощения! Получишь отпущение грехов, помилую тебя, а если нет – не взыщи, сядешь надолго. Ты ведь нежный, деликатный человечек, в тюрьме не выживешь. Я слышал, порядки в местах лишения свободы жестокие, можно сказать, лютые. Не завидую я тебе…
– Ты кто? – опешил Захар.
Голос ответил не сразу, после паузы. Видно, обдумывал свои слова:
– Погибель твоя, попрыгунчик.
– Я… я не знаю, где Астра! Она сбежала, исчезла.
– А ты найди.
– Как? Ее все ищут… папаша, Борисов… и никакого толку.
– Все из-за тебя, – угрожающе напрягся голос. – Свернуть бы тебе головенку пустую! Только быстрой смерти ты не заслуживаешь.
– Х-хорошо! Я… попробую, я ее отыщу, из-под земли достану! Я…
Голос наводил на Захара такой ужас, что он сыпал обещаниями, клялся и божился найти Астру и вымолить у нее прощение.
Трубка давным-давно замолчала, а он стоял, как в столбняке, сжимая ее побелевшими пальцами и судорожно дыша.
Матвей и Астра завтракали.
За окном лил дождь. Казалось, за его мутной пеленой не существовало ни города, ни людей. В данный момент эта кухня, желтое бра над столом, клетчатая скатерть, кофейник с синими цветочками по бокам и сидящий напротив Астры мужчина составляли весь ее мир.
– Что ты собираешься делать? – допив кофе, поинтересовался он. – Я съезжу в бюро, пообщаюсь с клиентами, устрою сотрудникам нагоняй и вернусь.
– Тебе нравится твой бизнес?
– Конструкторское бюро «Карелин» – детище моего отца, и оно меня кормит.
– Значит, не нравится.
– Пусть так. Предлагаешь что-нибудь другое?
– Я сама на распутье – безработная с криминальным прошлым! – Печальная улыбка тронула ее губы. – Брошенная невеста, неблагодарная дочь, ненадежный товарищ. Ты ведь мне не доверяешь?
Матвей кашлянул, оттягивая ответ. Астра угадала: он не имел понятия, как она себя поведет. Застанет ли он ее здесь, когда вернется?
– Ладно, не парься, – совсем как его подопечные, выразилась она. – Правильно делаешь. Я сама себе не доверяю.
– Тебе не стоит выходить из квартиры.
– Не буду. Я боюсь! Сяду просматривать флэшку, авось осенит догадка.
– Сколько ты уже смотрела ее – раз десять, одиннадцать?
– Двенадцать. Тринадцатый раз принесет мне удачу.
– Что ты надеешься там отыскать?
Астра оживилась, подняла на него смоляные глаза.
– Образное мышление присуще человеку изначально. Идея, символ первичны по отношению к словам и воздействуют гораздо мощнее любого звукового кода. Речь – лишь слабая тень, робкое эхо этого древнейшего языка.
– Твой отец по совместительству, случайно, не профессор философии?
– У нас преподаватель по актерскому мастерству увлекался мистикой! – развеселилась Астра. – «Все вокруг – игра символов!» – повторял он. – Если умеете их читать, вам ничего больше не понадобится». Я его слушала вполуха, отмахивалась, а зря. Силу визуальных образов недооценивают совершенно напрасно.
– Почему же? – ухмыльнулся Матвей. – Сейчас появилась уйма течений, которые пропагандируют творческую визуализацию.
Он придал окончанию фразы столь выразительную окраску, что Астра прыснула.
– Ладно, я пошел собираться.
Карелин уехал. Астра же, как и говорила, уселась на диван и включила ноутбук. Полилась зазывная, нечеловечески прекрасная мелодия… ее выводил высокий, чистый женский голос; на экране появлялись образ за образом: ползущая по дереву змея, охотники на кабана, русалка… карнавальное шествие, любовники, голова на блюде… усадьба Брюса, горящее чучело… Млечный Путь… Афродита в венке… буренка на пастбище… повешенный… падающие в воду фонтана монетки…
Повешенный…
Астра остановила пленку и, вернув кадр с виселицей и раскачивающимся на ветру телом, задумалась.
Без связи с предыдущими образами ей на ум пришла женщина, которая в зареве пожара стояла в саду перед домом покойной баронессы…
– То был не призрак! – прошептала она.
Сухой корень из тайника лежал перед ней на журнальном столике, дразнил: «Угадай, кто я!»
– Угадаю.
Время до обеда пролетело незаметно. Астра бродила по Интернету, искала подтверждения своим мыслям. И находила.
– Теперь осталось одно! – обратилась она к корню. – Узнать, кто твой хозяин.
Пока молодая женщина размышляла, на другом конце Москвы ее отец слушал доклад Борисова.
– Нет, Коля. Моя дочь не пойдет ни к кому в компаньонки – это же все равно что прислуга! И никогда не заинтересуется сторожем. Тем более там какой-то криминал, чуть ли не воровство. Ты же знаешь Астру!
– Да, но…
– Не зли меня.
Тут Юрию Тимофеевичу будто на ушко кто-то шепнул: «Вспомни, как ты с детства прятал от дочери спички и закрывал на замок ящик, где хранились зажигалки. Все годы, пока она росла, ты боялся, как бы она не спалила квартиру. В Астре живет страсть к огню. Пожар – ее стихия!» И он пошел на попятный.
– Свяжись с этим… э-э… ее сожителем… и сообщи ему… намекни… впрочем, какого черта ходить вокруг да около?! – вспылил Ельцов. – Спроси его о Камышине. Не может быть, чтобы они были в этом замешаны… но… – Он выругался. – Я не исключаю и такого варианта. Огонь всегда был любимой забавой…
Ельцов споткнулся на полуслове, замолчал, потянулся за валидолом. Час от часу не легче! Его бросило в жар, сердце дало о себе знать ноющей болью.
– Не волнуйтесь, Юрий Тимофеевич, – с сочувствием вздохнул Борисов. – Я все сделаю. Он обещал звонить, справляться о новостях. Я постараюсь выяснить, что возможно.