Когда Марка называли экспертом по понятиям, на которых якобы зиждется криминальный мир, и привлекали к очередному анализу ситуации, Клептонян выдерживал паузу и, глядя на друзей как на детей или малоразвитых людей, величественно соглашался.
Первым, кто отметил у Марка особые знания в области фени и разборок, был Геродот. Он с абсолютно серьезным и наивным лицом постигал взглядом многозначительное лицо Сэнсэя и задавал вопрос о том, какую, например, смысловую нагрузку на блатном языке несет выражение «голый вассер»?
Клептонян никогда не отвечал сразу. Вначале он запрокидывал назад явно тяжелую для его тонкой и удивительно беззащитной шеи голову, с нарочитой хитрецой закатывал заметно раскосые глаза вверх и в сторону и тихонько хихикал, словно совершал для себя определенную отметку.
— Видите ли, уважаемый, — мягко обращался к слушателю Марк, — история происхождения этого выражения относится к эпохе Второй мировой войны. Во всяком случае, я дерзну позволить себе такое суждение по затронутой вами теме. — Клептонян успевал скептически пожевать губами, определенно крупными даже для габаритов его головы. Это означало все то же покровительственное наставничество по отношению к незрелым в вопросах сленга коллегам. — Именно тогда наши зеки столкнулись с немцами, причем при самых разных раскладах. Кто-то оказался в плену. Тогда ведь как было? Если тебя взяли в плен к немцам, а ты, скажем, устроил удачный побег, то все равно, практически автоматом, попадал в советскую зону. А сколько в те времена сажали за любую ерунду, даже за те же контакты с немцами? Таким образом люди подтягивали в зону разные немецкие словечки. «Вассер» по-немецки что означает? Вода. А чем кормили в плену и в тюряге? В основном водой. Вот и составляется новое выражение: «голый вассер», что в переводе на русский означает — голая вода, то есть пустая вода, — ничего, кроме воды. Это ведь понятно?
Геродот и все присутствующие после таких толкований благодарно кивали, несмотря на то что Марк повторял им этот урок отнюдь не в первый раз.
Любимой историей самого Клептоняна о тюремной жизни, благодаря неподтвержденному опыту которой Марк и был отнесен к экспертам фени, были воспоминания о собственном заточении в КПЗ. Сэнсэй обвинялся (опять же со слов увлеченного рассказчика) в групповом разбое, истязаниях, нанесении телесных повреждений и прочих противоправных действиях, наименования и степень тяжести которых озвучивались им каждый раз по-разному.
— Я был пацаном. — Клептонян заявлял об этом с гордостью, подобной, может быть, высокому чувству бывшего военнослужащего, верой и правдой служившего отечеству. — Но теперь я не пацан, хотя, скажу вам откровенно, наша работа охранников ближе к пацанам, чем к ментам.
— Так это не в падлу? — Еремей подстегивал коллегу, переглядываясь с Геродотом. — Пацаны-то в зоне, если что случись, нас правильно поймут?
— Нет, это — не в падлу, и пацаны за такую работу нас не осудят. — Марк начинал манипулировать костяшками пальцев, они издавали хруст. — А перестал я быть пацаном потому, что все это — несерьезно. Уголовный мир, по моему убеждению, давно себя изжил и уже не может существовать по своим когда-то неукоснительно соблюдавшимся законам. Кстати, как это ни странно вам может показаться, в немалой степени благодаря развитию электроники, в частности Интернета. Но об этом — в другой раз. Я работал в серьезной команде, и мы были довольно-таки неплохой крышей для нескольких барыг, а когда меня зацепили, я остался фактически один. С общака для моего освобождения не дали ни копейки, и меня откупала у следствия собственная жена.
— Марик, ну а ты, когда пацаном был, сам-то соответствовал понятиям? — Геродот уже откровенно улыбался и посмеивался, но Клептонян, кажется, не замечал иронии и продолжал разговор на полном серьезе. — Как у вас там обстояло дело с общаком?
— Вы знаете, мы с моим напарником вели себя не совсем корректно. — Теперь уже Марк готовился к смеху и заранее запрокидывал свою коротко стриженную, как и у большинства охранников, голову. — Если сказать вам совершенно откровенно, то мы крысили с общака безбожно, а это в братве — недопустимо. За это, между прочим, даже опускают!
— Так тебя из-за этого, наверное, и слили из команды? — Лицо Уздечкина уже расплылось от смеха, он изображал Сэнсэя с запрокинутой головой, и это заставляло хохотать остальных. — Я, конечно, не спец по понятиям, но неужели за такие подляны теперь не наказывают?
— Ты знаешь, очень даже может быть. — Клептонян выражал своим тоном явное поощрение сметливости Еремея. — Наказывают, и еще как! Я об этом просто не думал…
— Сейчас наша, то есть в основном ваша задача состоит в том, чтобы обеспечить личную безопасность Вадима Ананьевича Сидеромова и Тита Юрьевича Засыпного. К нам поступила оперативная информация, что на них готовится покушение. — Брюкин сопровождал свою речь активной жестикуляцией, и, поскольку в его руке находился включенный фонарик, кому-то могло показаться, что он общается с кем-то посредством определенных световых сигналов. — Сейчас у кабинетов высшего руководства дежурит заводская охрана и служба безопасности. Мы должны докомплектовать эти группы по три единицы от вашей фирмы. Следуйте за нами, мы расставим посты.
Ребята углубились в пещерное подобие подворотни, отметившей в перспективе свою конечность безвольным трепещущим намеком на грядущую освещенность. Прогрохотав по хрустящему щебню зимней версией высоких омоновских ботинок, они вскоре исторглись из мрака в освещенный подковообразный двор. Здесь слева и впереди высился заводской корпус, а справа таранили мазутное небо железобетонные основы недостроенного здания.
— Вы их видите?! Да вот же они! — Брюкин театрально громко шептал, но все его слова неизбежно достигали панельных стен и рикошетили по заговорщицки притихшему двору.
Начальник службы безопасности сопровождал свою возбужденную речь еще более нервными псевдодирижерскими взлетами рук. С особым чувством, словно это был по крайней мере огнемет, Илья Титанович направлял фонарь в сторону возникшего перед группой строения. Источник света был по-своему мощный, но оказывался абсолютно ничтожным по сравнению с враждебно полыхающими электричеством окнами. Там же, на всех пяти этажах, застекленных от пола до потолка, замерли, словно в стоп-кадре, рослые мужские фигуры. Большинство из них стояли почти вплотную к окнам, и оттого их лица уподобились дымчатой условности облика витринных манекенов.
— Они нанесли мне коварный удар в лицо! — Брюкин выявил лучом свой правый глаз. — Видите, вот сюда!
Глаз у Ильи Титановича действительно выглядел несколько воспаленным, словно его усердно растерли.
— Вас били рукой, кулаком или ребром ладони, прямым движением или наотмашь? — Клептонян артистично запрокинул голову назад и уставился на предъявленную часть лица высившегося перед ним начальника службы безопасности.
— Да хрен его разберет, чем он меня, собака, рубанул! — Брюкин определенно смутился от профессионального внимания нанятого его директором охранника и даже выключил фонарь. — Фактом остается то, что мы имеем теперь дело не с альтернативным или параллельным руководством, как эти насквозь коррумпированные господа сами себя называют, а с бандитской группировкой, не гнушающейся никакими средствами для дальнейшего захвата власти.