Двое голых мужчин сидели на оставленной в морге пустой каталке. Поликарп с усилием сполз с нее на пол, подошел к трупу, завернутому в клеенку, и, перекрестившись, стал вытаскивать клеенку из-под раскидавшего при первых же движениях свои конечности тела.
— Без одежонки-то совсем уж стыдно! — виновато улыбнулся бомж, обматывая клеенку вокруг своих развернутых, как у женщины, бедер. Таким образом одевшись, Поликарп вновь забрался на каталку и повернул ко все еще расслабленному Игорю свое фиолетовое лицо. — Машиной меня, родное сердце, шесть раз сбивало. Сколько раз резали, мне сейчас уже и не вспомнить! Вот первый раз в двадцать лет произошло. Шел я по Сенной площади. Вижу — двое. Приблизились. Один спрашивает закурить. Говорю — нет. Я вообще долго не пил и не курил, потом уже как-то жизнь не сложилась, и я переменился. Ну так он тогда денег требует. Спрашиваю: более-то ничего не захочешь? Он мне — тресь по роже! Ну я ему навернул, — отлетел, паршивец! Тут второй меня в спину вроде как толкнул. И оба деру. Я иду. А около Зодчего Росси чувствую — рубашка к спине липнет. Я рукой потрогал — мокро. На ладонь глянул — кровь. Тут сразу захожу в первый попавшийся подъезд. Звоню. Причем звоню как обычно милиция — безостановочно. Так мне еще открывать не хотят. Я говорю, у вас телефон если установлен, так вы мне сразу «скорую» закажите. Наконец открыл мужик. Посмотрел на меня, говорит, проходи. Убрал все со стола, клеенку снял, положил на кушетку, говорит, ложись, сейчас вызову. Приехали скоро. Слава богу, обошлось. А в другой раз сижу в пивном заведении. Я, когда деньги были, иной раз туда любил заглянуть. Посидишь так культурно, о том о сем потолкуешь: о политике — я раньше каждый день западное радио слушал, — о шахматах, тоже раньше играл. — Поликарп говорил о себе в прошедшем времени, словно о другом человеке и о другой жизни. — А тут вот заказал в первый кон шесть кружек, потом повторил — ну как обычно. Вдруг забегает мужик. Как появился, сразу ко мне. Слушай, говорит, у тебя точно такое же брюхо, как у той бабы, которую я сейчас зарезал. Я его спрашиваю: ну и что? А сам-то рассуждаю, что живот-то у меня естественным образом от выпитой жидкости образовался. Он глазами похлопал и шепчет мне в лицо: а ничего! А сам нож достает и мне его в живот на весь калибр засаживает. У меня в глазах блошки запрыгали. Сел он, я говорю: выпьем? Давай, говорит. А у меня с собой на всякий случай еще пол-литра была, так я ее потихоньку с пивом и высасывал. Водка-то, знаешь, в синтезе с пивом очень неплохо по голове ударяет. Выпили мы все, что имелось. Пива вроде и неохота больше. Я говорю, пойдем еще добавим, только ты нож-то вынь, что ли? Он потянул, а я чувствую — слишком уж туго идет. Говорю: ну, ладно, господь с ним, потом как-нибудь извлечем, а сейчас я свой пиджак через руку перекину и у брюха держать буду, авось не заметят. Взяли мы в «четырнадцатом» гастрономе «Экстры» (у меня кое-какая таньга оставалась, да и товарищ мой новый добавил), пришли ко мне. Выпили. Он сломался. Заснул. Я чувствую, нехорошо мне становится. Взял паспорт, пошел в травматологический пункт.
— Слушай, спаситель, ты мне еще разок напомни, как ты на квартиру-то попал? — Игорь устало посмотрел на собеседника и подумал, что если когда-нибудь выбираться отсюда, то уже в достаточно скором времени, ибо он, наверное, ничуть не застрахован от того, чтобы действительно остаться здесь навсегда, — что-то ему никуда не хочется уходить и продолжает неодолимо клонить ко сну, который, как знать, может стать для него вечным.
— Ну как тебе, мил человек, все по-грамотному изложить, чтобы перед тобой, как говорится, общая картина возникла? — Поликарп услужливо выставил вперед руки, будто собирался объяснить все своему новому знакомцу «на пальцах». — Я-то, дело прошлое, вот тебе крест святой, верил, что все без сучка и задоринки проскочит. Люди-то солидные. Слышь, этот самый главный-то, который расписку подмахивал, начальник-то ихний, которого позже, как в аду, заживо со всей семьей поджарили, Самонравов, он-то уж больно серьезное доверие внушал: мужик модный, осанистый. А вот, понимаешь ты, на деле-то какая ерунда приключилась, и такая, что не я один, да и не я вовсе — у меня-то, по правде, в тот кон никакой жилплощади не имелось, — а целая семья на квартиру попала…
Дальнейшие слова говорливого собеседника обратились в какие-то смутные, не прорисованные детали, когда-то особо важные для Кумирова, но теперь не подлежащие восстановлению, потому что… Он захрапел и осел на вздрогнувшей от его движения каталке…
— Погоди-ка, Патрик, а ты, случаем, не родственник какой дальний нашему кандидату в губернаторы? — Поликарп с ехидцей посмотрел на Игоря, которому его пунктирное сознание стало напоминать фильм, из которого удалена реклама, но вполне заметны обозначавшие ее грядущее появление паузы. — То-то я еще помню по корабельному заводу, там мне еще тогда Тонька этого человека в пример ставила: сорока лет, говорит, мужик не достиг, а уже такими деньжищами ворочает! Эх, ё-мое, что-то здесь анчоусом потянуло!
Спаситель Кумирова смотрел на него уже с явным испугом, спрыгнул с каталки и начал пятиться, поворачиваясь и приближаясь к дверям. Ноги Игоря еще не восстановились после долгого онемения, и сейчас их сковало судорогой. Ему было больно и щекотно. Он помнил такие ситуации, когда отсидишь или отлежишь конечность и потом, расправив ее, вынужденно ждешь восстановления обмена крови, иначе просто невозможно шевельнуть исходящим мелкими мурашками членом.
Кумиров понимал, что для него станет очень опасным бегство из покойницкой этого полумертвого бомжа, на свою беду опознавшего в голом бородатом мужчине известного всей стране бизнесмена. Подчинив свое лицо вынужденной гримасе, Кумиров, еле переставляя ноги, карикатурно двинулся вслед за Поликарпом, входя в роль некоего зловещего клоуна.
— А на кого я еще похож, крыса? Больше ничего не припомнишь? — Игорь ударил бомжа в предъявленный забинтованный затылок, когда тот уже распахнул дверь и вываливался в коридор.
Поликарп по инерции сделал еще пару неуверенных шагов и начал падать. Кумиров уже находился рядом и бил руками и ногами по оседающему телу. Когда бомж окончательно рухнул, Игорь стал с силой наступать на него ногами, как наблюдал это в программах шоу рестлинга. Правда, в отличие от перекачанных ребят на ринге, Кумиров действительно старался лишить жизни свою жертву.
Поликарп кричал и укрывался тощими дряблыми руками. После нескольких болезненных ударов, от которых даже у самого Игоря заныли ноги, бомж сжался в комок, словно испуганный паук, и перестал кричать, издавая лишь непроизвольные стоны. Кумирову стало неудобно избивать лежащего: его стопы постоянно натыкались на что-то твердое, очевидно кости, и он резко опустился вниз, рассчитывая сесть на напряженное тело своим мясистым тазом.
Соприкоснувшись с Поликарпом, Игорь услышал хруст и крайне болезненный крик. Кумиров не удержался в положении сидя и, падая, выставил за спиной руки. Он успел подтянуть подбородок к груди, поэтому удар пришелся только на спину. Это не показалось ему очень болезненным, хотя, возможно, его чувства изменили в этой совершенно новой для Игоря ситуации свой режим и на самом деле он что-нибудь ушиб или даже отбил. По большому счету, это оказывалось для него сейчас не столь важным. Кумиров попытался подняться, но это было не очень удобно, потому что его ягодицы и ноги остались на теле бомжа. Кумиров отполз к стене, освобождая из-под себя плачущего Поликарпа. Здесь он, опираясь руками о кафельный пол, встал на четвереньки и глубоко вздохнул.