Что лавка занята, она увидела, лишь подойдя. На ней сидела испитая баба, на столе перед ней стояла бутылка бормотухи. Ни закуси, ни даже стакана не наблюдалось. Баба похлебывала из горлышка и занюхивала рукавом.
Ольга, неодобрительно на нее покосившись, подошла к могиле мужа. Поставила цветы в вазон и стала прибирать. Она надеялась, что пьяница уйдет. Ошивающиеся на кладбищах алкаши довольно деликатны. Они уважают скорбь родственников, явившихся проведать усопших близких. Но, как правило, за избавление от своего общества просят немного денег. У Ольги в кармане был полтинник. Она приготовилась с ним расстаться, но пьяница ее как будто не замечала. Сидела себе, попивала сивуху, нюхала воняющую костром куртку и ежилась под порывами ветра.
– Извините, – обратилась к ней Слепнева. – Не могли бы вы уйти?
– Могла бы. Но не хочу.
– А если я вам пятьдесят рублей дам?
– Ольга Алексеевна, да идите вы в задницу! И полтинник свой туда засуньте!
Ольга недоуменно воззрилась на женщину. Они знакомы? Ответ был очевиден, коли та знает ее имя-отчество. Ученица? Из самых первых, судя по внешности. На вид за пятьдесят…
– Что, изменилась я? – хмыкнула пьяница.
– Я вас не припомню…
– Лена я. Михалина.
У Ольги было много учеников, большинство из них она помнила. В том числе по имени и фамилии. Единственная Лена Михалина, которую она знала… была ровесницей ее младшего сына. Одноклассницей. И любимой девушкой. Именно на ней Слава хотел жениться!
– Да, да, я это, – подтвердила ее предположение пьяница. – Та сама Лена, которая с вашим Славкой встречалась.
Оля хорошо помнила ту девочку: очаровательную, пухленькую, яркоглазую хохотушку. Когда она начинала смеяться, были видны даже последние зубы. Все, как на подбор, белые, крепкие, без единой пломбы.
Сейчас у Лены во рту не было ни одного зуба. Она ссохлась. Глаза потухли.
И выглядела она никак не на тридцать три!
– Что… что с вами произошло? – Ольга была так поражена, что стала заикаться.
– Много всего! Если рассказывать начну, не остановлюсь до вечера. – Лена хлебнула спиртного и скривилась. – У вас нет ничего съестного? Закусить бы…
Ольга достала из сумки конфеты.
– О, козьи каки! – улыбнулась Лена. – Я если покупаю конфеты, то эти. – Она взяла несколько горошин, запустила их в рот и стала сосать – грызть было нечем. – Я ведь хожу к Славке постоянно.
– Ни разу вас тут не встречала.
– Я вас тоже. Мы в разные дни ходим. Вы, как я понимаю, на годину да дни рождения. А я…
– А вы? – пауза слишком затянулась.
– Не надо вам знать, – отмахнулась Лена.
Ольга хотела, чтобы она ушла. Очень! Но что она могла сделать, чтобы добиться этого?
– Вижу, вам неприятно мое общество, – проговорила Лена, залпом допив «фунфырик».
– Я просто хотела остаться наедине с близкими.
– Так умерли они. И это не исправишь!
– Согласна с вами, но…
– Я ведь могла вашей родственницей стать. Снохой!
Ольга Алексеевна пожала плечами и стала убирать пожухшую траву с могилы сына. На ней вечно что-то росло. Даже то, что не сеяли. Как-то земляника взошла. Откуда взялась? Может, это Лена ее посадила? Как и остальное, мох, к примеру. Ольга и знать не знала, что ее сына кто-то навещает, кроме нее.
– Я беременна от него была, – услышала она.
– Что?!
– Ой, да ладно вам! Глухую из себя не стройте! – Лена встала, но тут же опустилась на лавку – ее занесло. – Мы собирались сказать вам, когда Славка в универ поступит. Заделали бэби 25 мая. Последний звонок, помните? Славка девочку на плече таскал. А после линейки мы в кладовке сексом занялись. Я вся такая в форме коричневой, фартуке белом, от сестры старшей осталось это все, в бантах и… чулках! Тетка мне подарила. Белые, с подвязками! Ради Славки я старалась. Хотелось быть секси… – Из ее бледно-голубых глаз потекли слезы. – Залетела я, в общем. Аборт сделать хотела, да Славка не разрешил. Сказал, рожай, воспитаем. И замуж позвал…
– Я вам не верю, – сказала Ольга чистую правду.
– Да… – Лена махнула рукой. – Пофиг мне… Верите, не верите! – Потом она фыркнула, как лошадь. Это было неприятно. – Кстати, сказала я вам об этом в день похорон. Не помните? Поддержи вы меня тогда, я бы родила. И был бы у меня ребеночек. Доченька, думаю. Меня так на сладкое тянуло, ужас просто!
– Не говорили вы со мной о беременности.
– А вы у Сашки спросите, вру я или нет. При нем разговор был. Он-то точно все на свои катушки памяти записал.
Это были слова Славы. Он представлял память людей в виде катушечного магнитофона – был у них такой, назывался «Чайка».
– Вы сделали аборт, так я понимаю?
– Хуже. Я пошла на искусственные роды, потому что все сроки прошли. И Бог мне этого не простил. Больше я не смогла забеременеть.
– Вы из-за этого?..
– Что?
– Пить начали.
– Я не пью, – снова фыркнула Лена, едва не забрызгав слюной собеседницу. – Только когда к Славке на могилу прихожу.
Ольга сделала вид, что поверила.
– А вы помните Амона? – услышала она. – Славкиного кумира?
– Если вы об Амоне Боровике…
– О нем! Боровик он, точно! Меня забавляло несоответствие фамилии и внешности. Амон, скорее, опенок. Был, по крайней мере, таким, сейчас не знаю… Так вот, он очень меня хотел! Влюблен был даже. Когда Сашка сказал мне, что уверен в том, что он Славу убил, я подумала – а ведь может быть. От соперника избавился!
– Да что вы такое несете?
– Несут яйца куры, а я говорю. Вам бы прислушаться… ко мне. И к сыну своему. Он, конечно, дурачок, но не псих.
Ольга поняла, что не избавится от Лены. Той хотелось поговорить, это раз. Два – она просто не сможет уйти по причине того, что едва держится на ногах. Положив конфеты на могилу Славы, Ольга Алексеевна покинула кладбище. А несостоявшаяся невеста кричала что-то ей вслед…
– Еще по чуть-чуть? – услышала Ольга и встряхнулась. Это Вера Андреевна решила напомнить о себе.
– Давайте.
– А потом частушки!
– Обязательно!
Они снова выпили. Вера Андреевна, шарахнув пустой стопкой о стол, запела:
– На заборе панталоны сохли три минуты. Внук забрал в аэроклуб, думал – парашюты!
Это начало. Дальше пойдут частушки позабористее.
– Зря вы, Ольга Алексеевна, убегаете, – раздалось над ухом. – Я настигну вас все равно.
– Соломея Георгиевна, я одного не пойму, зачем вам настигать меня? Вы чего хотите?