— Помешали? — возмутилась Юля. — Ну, ты и нахал!
Но Миронова было уже не остановить. Он нервно оттолкнул тарелку, перегнулся через стол и, чиркнув ладонью по горлу, прошипел в ярости:
— Вот вы где у меня сидите со своими расследованиями! Задрали, как хорек курицу! Что вам неймется?
Миронов стукнул кулаком по столу, отчего тарелка подпрыгнула и едва не свалилась на пол. Юля успела вовремя ее подхватить. Кавказец, который пил компот и продолжал на них коситься, проворно вскочил со стула и чуть ли не бегом направился к выходу.
Юля ошеломленно молчала. Она видела Миронова в разных ситуациях, и злым, и покладистым, и почти дружелюбным. Но впервые столкнулась с его агрессией. Ее глаза нехорошо сузились.
— Задрали, значит? — ехидно уточнила она. — Ладно, посмотрим, как дальше сложится!
Юля поднялась, одернула летнее платьице и, смерив Миронова надменным взглядом, направилась к выходу.
— К прокурору пойдешь? — бросил ей вслед Миронов.
— Не твое дело! — ответила она, не подумав обернуться.
Кирилл вздохнул и уставился в тарелку с недоеденной котлетой и размазанным по краям пюре. Подливка показалась ему слишком жирной и противной, а вожделенная котлета и того хуже — вызывала чуть ли не рвотные ощущения. Запахи, витавшие в зале, из вкусных превратились вдруг в мерзопакостные, и майора с немыслимой силой потянуло на открытый воздух.
На улице ему стало легче. Он устроился на скамейке в тени густых акаций. Над желтыми соцветиями вились пчелы, газон был усыпан воздушными шариками одуванчиков. Миронов с наслаждением выкурил сигарету, вспомнил, что так и не прикоснулся к компоту, и, бросив окурок в урну, зло произнес:
— Испортила аппетит, зараза! — и посмотрел на часы.
До оперативного совещания в ФСБ оставалось меньше десяти минут.
«Тойота» рванула с места, распугав стаю жирных голубей. Юля вела машину и ругалась сквозь зубы и даже не заметила, как оказалась возле здания городской прокуратуры. Однако попытка взять его с первой атаки не увенчалась успехом. Городской прокурор Игорь Бобрин, с коим Юля и ее супруг дружили домами, сидел на селекторном совещании в администрации и к телефону не подходил.
— Это надолго, — с сочувствием сказала знакомая ей секретарша. — Говорят, премьер к нам едет! Так что будем вылизывать все — от забора и до обеда!
— Радость какая! — вздохнула Юля.
— Может, чайку? — предложила секретарша. — У меня печенье есть…
От чая Юля отказалась и поехала домой. Настроение было хуже некуда. Глухое, раздиравшее на части беспокойство овладевало ею все сильнее и грозило перерасти в панику. Подъехав к дому, она долго сидела в машине, словно опасалась покинуть привычное пространство. Минут через десять все-таки поняла, что выходить придется, выдохнула и решительно открыла дверцу. Жаркая волна, отразившись от асфальта, чуть не отправила ее в нокаут. Юля быстро пересекла двор и нырнула в подъезд.
Спасительные стены родной квартиры спокойствия не добавили. Юля долго стояла под душем, смывая с себя злость и тревогу. Однако и прохладные струи не принесли облегчения. Она попыталась несколько раз дозвониться Бобрину, но напрасно, телефон не отвечал. Тогда она упала на диван и угрюмо уставилась в потолок. Кот, который терся о ноги и бдительно караулил подле душевой кабинки, видно, почуял ее настроение, залез на диван, долго топтался на груди, а затем улегся на подушку, чуть ли не на голову хозяйке, и запустил когтистые лапы в густые волосы.
Удивительно, но кошачий массаж сработал. Юля заснула. С чувством исполненного долга кот убрался с подушек и улегся в ногах, оберегая покой. И даже задира какаду, который все это время истерично орал и возился в клетке, притих и нахохлился в сладкой дреме.
* * *
С момента перестрелки у морга прошло три дня. Вестей от Никиты по-прежнему не было. Измаявшись от неизвестности, Юля оборвала телефоны городской прокуратуры и долго требовала от Бобрина взять дело на личный контроль. Тот пообещал, но, судя по его безрадостному тону, сделал это явно для того, чтобы от него отвязались.
От мужа пришло нерадостное сообщение. На таможне возникли проблемы, автомобили застряли в Литве. Таможенники и прежде зверствовали, искали любой повод, чтобы оторваться на россиянах, но сейчас, когда почти вся Европа ополчилась на страну, прибалты ловили кураж и с упоением бесчинствовали на границе. Поэтому, как печально признался Валерий, вернуться в объятия любимой жены вряд ли удастся в ближайшее время.
Юля пыталась занять себя работой, сдала сверстанный журнал в типографию, но почувствовала, что не в силах сидеть на одном месте и ждать у моря погоды. Она вдруг подумала, что там, в Миролюбове, осталась Глафира, которая нуждалась в помощи едва ли не больше всех. Впрочем, ей могли и не сообщить о смерти дочери и внука…
Быть вестником смерти — гадкой птицей печали — Юле не хотелось. Однако ее мучила совесть. Кто знает, погибла бы Ирина в том случае, если она согласилась бы отвезти ее и Никиту на опознание в морг. Или она тоже лежала бы сейчас рядом с Ириной в холодильной камере с дыркой в голове? И еще неизвестно, не валяется ли где-нибудь в канаве искалеченное тело ее лучшего друга…
Думать об этом было страшно. Не думать — противно. Совесть дворовой собакой упрямо догладывала остатки здравого смысла и, кажется, побеждала. Воображение услужливо подсовывало одну картинку за другой, в которых пожилая, беспомощная Глафира лежала пластом в своей избе и никто не сподобился отвезти ее в больницу. Промучившись все утро, Юля не выдержала, сообщила секретарше, что отправляется на совещание в управление культуры, и, закупив в супермаркете продуктов, помчалась в Миролюбово.
Деревня выглядела еще более пустынной, чем раньше. Остановившись у дома Глафиры, Юля поймала себя на мысли, что вот-вот по пыльной дороге пронесется перекати-поле, а усталый ковбой заунывно сыграет на губной гармошке. Но никто так и не вышел навстречу. И даже собака во дворе Глафиры никак не отреагировала на нежданную гостью. Юля не сразу поняла, что в доме что-то не так, и, лишь взглянув на окна, сообразила: ставни были закрыты в разгар дня.
Юля подергала калитку и убедилась, что та закрыта изнутри на длинную железную трубу. Она нащупала нагревшуюся за день железяку и потянула ее в сторону. Труба подалась с неприятным скрежетом. Юля дернула за веревку, почти истлевшую от времени, и калитка, как в сказке о незадачливой Красной Шапочке, отворилась. Подхватив пакет с продуктами, Юля осторожно вошла во двор.
Дом был заперт на амбарный замок. Юля зачем-то подергала его и огляделась по сторонам. Собачья будка была пуста. Брошенная рядом цепь напоминала мертвую змею. Воздух казался застывшим, словно фруктовое желе, спрессованное в мармелад. Его разрывало лишь жужжание надоедливых мух.
Позади скрипнула калитка. Юля резко обернулась и увидела Настасью. Старуха щурилась и, вздернув острый нос, водила головой, будто принюхивалась.