– Утверждаю.
– Любопытно.
– И мне тоже. Они – совершенно больные люди. Я имею в виду, психически больные. Как раз по вашей части, доктор.
– Хорошо, – сказала психолог. – Попытаемся зайти с другой стороны. Откуда вы знаете, что они хотят вас убить?
– Это же очевидно. Они пытаются.
– Как часто?
– Каждый мой боевой вылет.
– А, так вы говорите о повстанцах, – облегченно выдохнула психолог. – Но ведь вы прекрасно понимаете, что они хотят убить вовсе не вас.
– Да? А почему тогда они стреляют именно в меня? Хотите посмотреть на мой последний истребитель? В крыле есть пробоина величиной с кулак.
– Я хочу сказать, что повстанцы не питают к вам личной неприязни. Им все равно, кого из пилотов убивать.
– Да? Так они просто маньяки!
– Вы им тоже не пирожки с повидлом на голову сыплете, между прочим.
Юлий, знавший, что в обиходе одна из бомб с начинкой из жидкой взрывчатки как раз называется «пирожком с повидлом», многозначительно улыбнулся.
– Вы не понимаете, – сказал Юлий. – Они хотят убить именно меня. Они меня ненавидят. Я чувствую волны ненависти, которые исходят от каждой зенитки, над которой я пролетаю. Я не могу работать в столь нездоровой атмосфере.
– Ваша работа, между прочим, называется войной.
– А вот и нет, – сказал Юлий. – Наша работа называется антитеррористической операцией. О войне на этой планете и речи не идет.
– Неважно, как это называется. Я имею в виду суть явления, а не то, как про это говорит пропаганда.
– Мне тоже не нравится пропаганда, – сказал Юлий. – Она слишком слащавая и рассчитана на дебилов. Взять, например, вот этот плакат. Там, где нарисована страшенная тетка в камуфляже и написано «Империя-мать зовет!». По-моему, это уже перебор. А вы как думаете?
– Я не видела таких плакатов.
– У меня есть один в чемодане. Хотите, я вам покажу?
– Вы не любите пропаганду, но таскаете в чемодане агитационный плакат?
– Да. Это странно?
– Я видала странности и похлеще.
– Не хотите поделиться впечатлениями? Я знавал одного парня, который не любил пива. Представляете? Служил в армии и не любил пива. Вот это уж точно странно.
– Не уходите от темы, капитан. Вы совсем не хотите покончить с собой.
– Неужели?
– Именно так. Если бы вы всерьез хотели расстаться с жизнью, вы воспользовались бы своим табельным оружием, и вам не было бы абсолютно никакого дела до того, как будет на похоронах выглядеть ваш труп.
– Вот и неправильно, – сказал Юлий. – Я не просто хочу покончить с собой, я хочу покончить с собой стильно. Видите ли, я происхожу от древнего рода и меня просто положение обязывает. Я все должен делать стильно. Даже умирать.
– И вы считаете, что суицид может быть стильным? В принципе?
– Еще как.
– И много ваших предков прибегло к такому способу расстаться с жизнью?
– Дайте вспомнить, – сказал Юлий. – Дядя вскрыл вены ножиком для разрезания бумаг. Дед по отцовской линии разбил свой флаер во время прогулки по родовому имению в пригороде Лондона. Прадед по материнской линии застрелился из охотничьего ружья двадцать первого века. Кстати, я видел кадры хроники. Дырка в голове была очень аккуратная. Далее, мой старший брат утонул в бассейне, глубина которого была не более метра, и это при том, что ему, брату, а не бассейну, было шестнадцать лет и он прекрасно умел плавать. Думаю, что тут не обошлось без несчастной любви. Моя двоюродная сестра трижды пыталась наглотаться таблеток, и только два раза ее удалось откачать.
– Вы гнусный и лживый тип, капитан, – сказала психолог. – Ваш старший брат жив и служит адъютантом у адмирала Клейтона, командующего Третьим имперским флотом.
– А вы не допускаете мысли о том, что у меня могло быть два старших брата?
– Я читала ваше досье. У вас только один старший брат.
– Вообще-то это был мой двоюродный брат, – сказал Юлий. – Но мы с ним были очень близки. По-родственному, я имею в виду.
– Как звали вашего двоюродного брата?
– А вам зачем?
– Хочу запросить о нем базу данных.
– По правде говоря, это был мой сосед, – сказал Юлий. – Но он был мне как брат.
– Вы снова лжете.
– А вот и нет.
– Я понимаю, чего вы добиваетесь. Вы хотите, чтобы я признала вас ненормальным и рекомендовала полковнику Ройсу списать вас.
– Это было бы просто замечательно.
– По-вашему, это стильно?
– Конечно. Ведь я останусь в живых. Это особенно стильно. Это просто шикарно, черт побери.
– Не ругайтесь в моем присутствии.
– Вы только что назвали меня гнусным типом.
– Это было не ругательство, а диагноз.
– С таким диагнозом комиссуют из армии?
– Нет. С таким диагнозом в армии делают карьеру.
– Послушайте, – проникновенно сказал Юлий, – мы с вами – взрослые люди, и оба точно знаем, чего хотим от этой жизни. Я хочу избавиться от армейской службы. Если вы мне в этом поможете, то я помогу вам добиться той цели, которую вы перед собой поставили. Поверьте мне, я умею быть благодарным, а у моей семьи много влиятельных друзей. Очень много.
– Вы предлагаете мне взятку?
– А есть смысл? – оживился Юлий.
– Никакого, – отрезала психолог. – Я не собираюсь рисковать своей карьерой и рекомендовать к списанию вполне здорового пилота.
– То есть, вы хотите сказать, что я нормален? – уточнил Юлий.
– Нет. Вы – псих, вы – чокнутый, вы – парень со странностями, но эти странности никоим образом не помешают вам исполнить ваш воинский долг.
– Сучка, – сказал Юлий, когда дверь кабинета психолога закрылась за его спиной.
Он побрел к капеллану.
Юлий пару раз встречал капеллана в офицерском клубе и поэтому знал, как тот выглядит.
Капеллан был маленьким смуглым человечком лет сорока, с острой черной бородкой и многообещающей фамилией Рабинович. Юлий подозревал, что капеллан не католик.
Он не решался задать капеллану этот вопрос в офицерском клубе, не желая ставить того в неудобное положение при большом стечении народа, но, как только они остались одни, Юлий решил расставить все точки над «ё».
– Вы католик? – спросил Юлий.
– Нет, а вы?
– Нет, – признался Юлий.