– Когда мне собираться на каторгу?
– Как только вы сможете передвигаться без кресла-каталки.
Клозе поднял руки вверх.
– Это будет не скоро.
– Медсестры жалуются на вас. Говорят, что вы гоняете по коридорам, нарушая все правила техники безопасности.
– Я – пилот и не умею передвигаться по-другому. Не надо было доверять мне техсредства.
– Все пилоты – сумасшедшие.
– Поэтому вы отвергли Юлия в первый вечер знакомства?
– Вас настолько задевает, что я отказала вашему другу, что вы до сих пор не можете об этом забыть?
– Во-первых, он мне не друг. А во-вторых, я хотел бы знать причину вашей нелюбви к пилотам. Из корыстных соображений.
– Майор Клозе!
– Что, капитан де Вильер?
– Что означает ваше последнее высказывание?
– Я имею честь предложить вам перейти на «ты».
– Я не перехожу на «ты» со свидетелями.
– Разве расследование еще не закончено? А я-то, дурак, полагал, что вы навестили меня не по служебным делам.
– Вы себе льстите, майор.
– Всегда.
– Я согласна говорить вам «ты» только при одном условии. Вы позволите мне называть вас Генрихом.
– Никогда, – сказал Клозе.
– Вам не нравится это имя?
– Я себя с ним не отождествляю, – сказал Клозе. – Меня называют Генрихом только в кругу семьи, поэтому я стараюсь проводить в Баварии как можно меньше времени.
– А как вас называют ваши друзья?
– У меня нет друзей.
– Почему?
– Я слишком мрачен и нелюдим, – сказал Клозе. – К тому же я циник, матерщинник, пофигист и отличный пилот, за что меня никто не любит.
– Вы думаете, что вам завидуют?
– Сразу видно следователя. Вы задаете слишком много вопросов.
– Работа такая, – согласилась Изабелла. – А работа накладывает на человека определенный отпечаток. Я задаю много вопросов, а вы гоняете по коридорам на кресле-каталке и пугаете медсестер.
– Я не очень люблю медсестер. Они видели меня в таком виде, в каком я сам себя не видел.
– Вы должны быть им благодарны за то, что они для вас делают.
– Быть благодарным человеку не совсем то же самое, что испытывать по отношению к нему дружескую симпатию, – сказал Клозе.
– Поэтому у вас и нет друзей, – сказал Изабелла. – Но разве вы не считаете полковника Моргана своим другом?
– У нас с полковником гораздо более сложные взаимоотношения.
– И как бы вы охарактеризовали эти сложные взаимоотношения?
– Мы – двое психически нездоровых людей с очень похожими симптомами болезни, – сказал Клозе.
– А если серьезно, Генрих?
Клозе поморщился, как будто прожевал целый лимон.
– Я не могу быть серьезным слишком долго.
– Разве вы не были серьезным тогда, когда пришли ко мне просить, чтобы я встретилась с полковником Морганом, тогда еще майором?
– Тогда – был. Но последствия моей тогдашней серьезности мучили меня еще целую неделю.
– Генрих, – сказала Изабелла.
– Нет! – взмолился Клозе.
– Генрих.
– Лучше иголки под ногти.
– Вы не представляете, о чем просите, Генрих.
– А вам уже доводилось использовать этот метод на практике?
– Пусть это останется моей маленькой тайной, Генрих.
– Если вы еще раз назовете меня Генрихом, я завою на весь сад.
– Генрих.
Клозе завыл.
Прогуливающиеся вокруг больные посмотрели на него с удивлением и сочувствием. Наверное, подумали о серьезной контузии и ее неожиданных осложнениях на мозг.
Секунд через тридцать появилась запыхавшаяся медсестра. Клозе перестал выть и мило улыбнулся.
– А, это вы, – холодно сказала медсестра. – Развлекаетесь, больной?
– По мере возможностей, – сказал Клозе. – И если вы не хотите, чтобы я продолжал свои развлечения, то убедите эту обворожительную женщину перейти со мной на «ты», но ни в коем случае не называть меня Генрихом.
– Лучше сделайте, как он просит, – сказала медсестра Изабелле. – Психи в это время года особенно опасны.
– Это говорит медицинский работник, – сказал Клозе. – Прислушайтесь к мнению профессионала, капитан.
– Хорошо, – сказала Изабелла. – И как мне тебя называть?
– Клозе.
– Неужели у тебя нет какого-нибудь прозвища?
– Есть, но его нельзя произносить в присутствии дам.
– Успокоились, больной? Тогда я пойду.
– Постарайтесь расчистить мне трассу, – сказал Клозе. – Когда я ехал по коридору последний раз, то чуть не налетел на какой-то шкаф с медикаментами.
Медсестра фыркнула и оставила их вдвоем.
– Неужели все окружающие называют тебя по фамилии?
– И мне это нравится, – сказал Клозе.
– Как я вижу, тебе также нравится, когда люди считают тебя хуже, чем ты есть.
– Вранье, – сказал Клозе. – Я всегда был плохим парнем.
– Вот, снова.
– Лучше скажи мне, что ты тут делаешь?
– Пришла навестить неизвестного общественности героя.
– В моем поступке нет ни капли героизма, – сказал Клозе.
– Я хочу услышать об этом подробнее, – сказала Изабелла. – Мне интересно, как два таких д… дебила, как вы, смогли принять такое решение.
– Это в интересах расследования?
– Нет, это интересно мне лично.
– На самом деле решение было очевидно, и его никто из нас не принимал. Оно просто пришло как данность, – сказал Клозе. – Конечно, минут пять мы препирались между собой, выясняя, кто это сделает, но итог был очевиден для обоих. Тем не менее, процедура препирательств была необходимой. Это как… Как-то раз Юлий сказал мне, что Империя по ходу своего существования должна протанцевать несколько обязательных танцев.
– Танцев?
– Это как ритуал, – сказал Клозе. – Иногда мне кажется, что вся наша жизнь – это череда танцев, которые мы вынуждены танцевать от рождения и до смерти. Все движения, позы и повороты прописаны заранее. Остается только повторить их, зная конечный результат. Вот и на борту «Одиссея» мы протанцевали несколько па, прежде чем он засунул меня в холодильник. Не мог же он молча в меня выстрелить, правильно? Да и я должен был ему что-то сказать, снять с него хотя бы часть ответственности. Ты представляешь себе, какое это решение для капитана – выстрелить в члена своего экипажа? Даже если это для пользы дела?