– Назойливые идиоты! – В его резком хрипящем шепоте я внезапно узнал тот самый голос, что велел нам убираться во время нашего последнего визита в лабораторию. Но это представлялось невозможным, ибо тогда мы тщательно обыскали кабинет и не обнаружили никаких следов присутствия чудовища. Перед его злобной силой даже трудно было собраться с мыслями. – Какое вы имеете право мешать моей работе?
На пламени бунзеновской горелки на столе стояла пустая реторта. Очевидно, он перелил ее содержимое в ту самую мензурку в его руке, когда наша возня у двери вынудила его прерваться.
– Право честных граждан схватить грязного убийцу! – вскричал я, поднимая револьвер.
Миг он молчал, затем его злобное выражение необъяснимым образом сменилось похабной ухмылкой.
– Грязного убийцу, – повторил он. – Любопытное название для того, кто раскрыл тайну тысячи поколений. Какое значение имеет одна-единственная жизнь, когда человечество балансирует на грани великого открытия: оно раз и навсегда изменит образ мира, в котором мы живем!
– Не пытайся запутать нас, мерзавец! – рявкнул я. – Мы преследовали тебя слишком долго, чтобы теперь позволить уйти!
– Пусть говорит, Уотсон, – произнес Холмс.
Я взглянул на своего товарища и только тут заметил, что, хотя он и достал револьвер, направлено оружие было не на Хайда, а скорее на пол под его ногами.
– Но Холмс!
Хайд рассмеялся – столь глумливо, что у меня кровь в жилах застыла.
– Слушайся своего друга. Он речет мудрость. – Чудовище усмехнулось. – Честь, мужество – все это пустые слова. Лицемерие! Уж меня-то самого, по крайней мере, в этом преступлении обвинить нельзя. Моя сущность достаточно проста, чтобы ее разглядеть.
– Зло!
– Зло – по твоим меркам. Но ты, как и большинство людей, скрываешь свои истинные намерения. Я же именно то, что ты видишь, – не больше и не меньше. Эдвард Хайд, которого ты считаешь недостойным своего доверия. Ну, доктор, кто теперь из нас более честен?
– Ты говоришь загадками! Что ты сделал с Джекилом?
Хайд пропустил мимо ушей мой вопрос и обратился к Холмсу:
– Полагаю, это не простое совпадение, что ты появился здесь в самую решающую ночь? Ты подозреваешь истину, не так ли?
– Я заподозрил это почти два месяца назад, когда услышал твой голос за этой дверью, – ответил Холмс. – Однако до сегодняшней ночи я не был в этом уверен.
Реакция Хайда представляла собой смесь изумления и зачарованности. После некоторой паузы он проговорил:
– Я полагал, что Джекил – единственный человек, способный постичь сию идею. Причем подобное ему удалось лишь после трех десятилетий исследований. Это он настолько туп или ты гениален?
– Ни то, ни другое. Пионер берет на себя весь риск и прокладывает за собой дорогу для последователей. Исследования Джекила и события последних месяцев как раз и привели меня к подобному заключению.
– Ты несправедлив к себе.
– Возможно, зато от твоих действий более всего пострадал ты сам.
Хайд задумался над словами сыщика. Наконец кивнул, опустив свою огромную голову и затем подняв ее снова на манер гигантской рептилии. В глазах этого человека я уловил безмерную скорбь, которая едва ли сочеталась с его обликом.
– Уверен, Джекил согласился бы.
– Стойте! – вскричал я. – Вы можете считать меня скудоумным невеждой, но весь этот разговор выше моего понимания. Где Джекил?
Хайд не отрывал глаз от Холмса.
– Он не знает?
Мой друг покачал головой.
– Хороший вопрос, доктор. – Убийца обратил свой взор на меня, и теперь в нем читалось одно лишь омерзительное высокомерие. По телу у меня побежали мурашки, и мне приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не нажать на спусковой крючок револьвера и не стереть это порождение зла с лица земли. – Ответ на этот вопрос потребовал бы слишком много слов и ценного времени – времени, которого у меня больше нет. Как у тебя со здоровьем, Уотсон?
Вопрос застал меня врасплох.
– Хорошо, – ляпнул я не подумав. – Превосходно.
– Ради твоего же блага надеюсь, что ты говоришь правду. То, что ты вот-вот увидишь, отправило Гесте Лэньона в могилу раньше срока. Смотри! – Хайд поднял дымящуюся мензурку к губам и одним глотком выпил желчную жидкость.
Эффект оказался мгновенным и потрясающим. Мензурка разбилась у его ног. Он пошатнулся назад, ухватившись за край стола, чтобы не упасть. Потом побагровел лицом, скрючился пополам и захрипел, задыхаясь.
– Он отравился! – вскричал я и подался вперед. Холмс железной хваткой стиснул мне правую руку, и я остановился.
Хайд согнулся так, что лицо его оказалось всего лишь в десятке сантиметров от паркета. Руками он схватился за бока, словно обнимая себя. Он продолжал задыхаться. Все его лицо заливал пот, капая с подбородка на пол. Черты исказились. По-видимому, он переживал смертельную агонию.
А затем начало происходить нечто поразительное.
Хайд медленно стал выпрямляться, и по мере этого тело его словно раздувалось, а черты разглаживались. Словно впадины наполняемой газом оболочки аэростата, складки и морщины на его несоразмерном одеянии распрямлялись и выравнивались. Обезьянья грива Хайда опала на лоб и невероятным образом начала смягчаться и светлеть: прямо у меня на глазах она сменила цвет воронова крыла на каштановый с прожилками седины. Черты лица раздвинулись, сморщенное тело сравнялось в пропорциях с огромной головой. Постепенно дыхание его восстановилось.
И вот на том самом месте, где несколькими секундами ранее стоял Эдвард Хайд, уже спокойно поднял голову и твердым взглядом голубых глаз встретил наши изумленные взоры загадочно исчезнувший Генри Джекил.
Я почувствовал, как у меня от лица отхлынула кровь, словно где-то в моей кровеносной системе внезапно открыли кран. Колени подкосились, и я ухватился за дверь. Револьвер с глухим стуком ударился о пол, но я даже не попытался его поднять.
Краем глаза я увидел бледного и потрясенного Шерлока Холмса, получив таким образом некоторое представление о том, как в этот момент выгляжу сам. Мой друг несомненно знал, что должно было произойти, однако, как оказалось, увидеть это воочию – совершенно иное дело. Челюсть у Холмса слегка отвисла, и он вытаращил глаза; при его невероятной сдержанности и невозмутимости это было равносильно истерическому припадку у обычного человека.
Генри Джекил пригладил дрожащей рукой взъерошенные волосы. Его немного покачивало, однако за исключением этих внешних признаков он не выказывал никаких симптомов вредного воздействия зелья, приведшего к столь шокирующему результату. Доктор слабо и безрадостно улыбнулся.
– Буду весьма признателен, если вы запрете на засов дверь изнутри, – сказал он изможденно. – Мой слуга сбежал, и я опасаюсь, что вернется он не один. – Когда, повинуясь кивку Холмса, я выполнил просьбу, ученый развернулся и нетвердо направился к камину, где весело потрескивал огонь. Там он рухнул в свое потертое кресло, словно у него вдруг отказали ноги.