Черный парнишка толщиной с прутик состроил обиженную гримасу:
— Я — Нгомо! Я сын того, кто хозяин Зизу! Пожалуйста!
Парнишка торопливо вытащил пачку фотографий, наспех сделанных полароидом. На всех была изображена вынужденная квартирантка Ирины. На некоторых присутствовал сам Нгомо, на других — очень тощий старец, завернутый в подобие полосатого савана. Правой рукой он удерживал повисшую на нем обезьянку, а в левой сжимал связку свежих человеческих черепов. Обезьянка улыбалась, черепа скалились. Ирина выронила фото и схватилась за дверной косяк.
— Зизу — тотем нашего племени, — набивая рот Ирининым вареньем и запивая его седьмой чашкой чая, рассказывал Нгомо. — Она имеет свою историю! Она священна!
Винсент недоверчиво прислушивался. Ирина мысленно прошлась нехорошим словом по ближайшим родственникам Нгомо. Она прищемила палец, открывая банку со сливовым джемом. Нгомо уловил это краем глаза и мгновенно опустошил стоявшее перед ним блюдце с консервированной клубникой, освободив место для следующей порции сладкого.
— Мое племя страдало от голода и засухи. Вода ушла, скотина перемерла, начались эпидемии. На девяносто шестой день Великого Ыару, по-вашему — большой засухи, мой отец, Великий Колдун Солнечных Сил, он же Великий Чаади, приказал племени собраться на танцплощадке для туристов и слушать его Великое Слово, Олонну Лмоо.
Ирину начал доставать центрально-африканский фольклор. Он плохо воспринимался в условиях малометражной московской квартиры. Ирина нервно постукивала носком тапочки по ножке кухонного стола, отбивая на его поверхности мелодию «Ай-я-я-яй, убили негра». Нгомо, сын Великого Чаади, моментально сообразил, что злоупотребление прилагательным «великий» грозит перекрыть поток варенья. Он приналег на сливу и торопливо продолжал:
— Слово было сказано. Когда минули две луны, Великий Чаади закончил говорить.
Винсент, сидевший рядом, заерзал на месте. Ирина поняла намек.
— Слушайте, юноша! Если вы намерены пересказать Великое Слово с точностью до буквы, тогда я не замечу, как мой сын успеет подрасти и притащит в дом отвратительную девицу, которую сдуру станет называть женой! Вы этого добиваетесь?
— Клянусь, нет! — Нгомо казался искренним. Он облизал ложку и положил ее в нагрудный карман. Спохватившись, вытащил и аккуратно опустил в пустую чашку.
— По приказу Великого Чаади племя отправилось на опушку акациевой рощи и стало ждать. Люди мучились от голода и жажды. Обещанное отцом Эмканту Фыа Великое Чудо произойти не торопилось. Но когда зашла десятая луна, из леса вышла Зизу. Ее прислал Бог Солонго, Бог Земных и Небесных Радостей.
Нгомо выбрал в вазочке конфету «Ну-ка, отними!» и принялся разворачивать ее, вдумчиво шурша фантиком. Наверное, благодарил Бога Солонго за шоколадную радость. Пауза затянулась.
— И?.. — поторопила Ирина.
Нгомо очнулся от своих мыслей и восторженно продолжил:
— Зизу дала нам все! Зерно, мясо, фрукты, пиво, телевидение!
Брови Ирины удивленно поползли вверх. Нгомо пояснил:
— Раз в семь дней отец забирал ее в город. Пять дней они добирались до нашей столицы на буйволах. Один день Зизу собирала средства на пропитание. Один день тратили на обратный путь на грузовиках с едой и водой.
Винсент и его мама обменялись быстрым взглядом. Однако боги у племени не дураки! Нет чтобы послать приличную погоду! Но тогда людям племени пришлось бы обрабатывать землю и таскать воду. А так несчастные довольствовались тем, что собирала Зизу-Золотая Ручка по карманам страдающих от солнечных ожогов бледнолицых туристов.
— Я увидел фотографию вашего замечательного сына в газете, — пояснил Нгомо, — вместе с Зизу. Узнал телефон, и вот я здесь! Впрочем, я уже давно здесь, в Москве. Учусь в медицинском. Отец, знаете, пожилой человек, вот племя и послало меня учиться. Однажды я сменю папу на посту главврача племени.
Он посерьезнел:
— Я предвижу ваш вопрос. Но я не смогу ответить на него. Я не знаю, как Зизу оказалась в Москве. У нас в стране ее знают даже белые. Такие обезьянки появляются раз в сто лет. Предполагаю, что ее украл кто-то из наших и привез сюда на заработки. Почему сюда, в Москву? У нас в племени живут русские. Они и научили меня языку. Они много рассказывали о богатствах России. Преувеличивали, а жаль.
— Что вы хотите? Отвезти ее домой? — Ирина задала естественный вопрос.
— Домой? Я? — Нгомо удивился. — Нет! У меня сессия! Но если обезьяну не вернуть, племя вымрет.
Спасая крохотную беззащитную зверюшку, Ирина и Винсент не представляли себя в роли спасителей целого африканского племени. Но семейный совет постановил мартышку вернуть. Обчищенные карманы американских и японских туристов сына с мамой не волновали. Не обеднеют!
Способ доставки животного на родину нашли без затруднений.
У Ирины имелся брат Петр, человек уникальный во многих отношениях. В нем все удивляло: лицо, голос, желудок.
Работал он летчиком-испытателем.
Небо с детства не давало Петру покоя. Ясно, почему он оказался зачисленным в одно из летных училищ, пестующих наших асов гражданской авиации. В училище он не замедлил проявить себя в самых причудливых качествах: распивал бутылку водки, восседая на фюзеляже тренировочного биплана, пилотируемого пьяным до изумления приятелем; сочинил скандальную драму в стихах «Первым делом мы испортим самолеты! Ну а девушек? А девушек — потом!» и лично руководил постановкой названной драмы в День авиации; исчез на три дня с учебных сборов и вернулся в лагерь на парашюте, сиганув с высоты один километр через люк подозрительно раскачивавшегося в небесной выси патрульного вертолета областной автоинспекции. Условия сговора между ним и работниками милиции остались покрыты тайной.
Но ему все прощалось. Трудно сказать, за что именно. Наверное, имел место синдром «сына Сталина, Василия». Их общий с Ириной папа, ныне покойный, испытывал большие самолеты. Его знала вся страна.
О них, папе и сыне, писали газеты. В газетах мелькали фотографии, где пожилой и молодой в одной кабине за штурвалами. Молодой слегка склонил голову к пожилому, а тот, казалось, дает ему ценные инструктивные указания относительно глиссады, иммельмана или двойного восходящего разворота с полубочкой. На самом деле младший такие съемки терпеть не мог и отчаянно матерился, вгоняя в краску неопытных фотокорреспонденток. Корреспондентки плакали и прижимали к глазам крохотные платочки. Петр смягчался и успокаивал их, стараясь при этом не наделать глупостей и обойтись без детей.
Петр никогда не сходил с тропы подвигов и проверки возможностей собственного организма. На дальнем Севере он оказался единственным авиатором на местном аэродроме, кто согласился лететь к черту на рога, на потрескавшуюся льдину, спасать абсолютно незнакомых ему полярников. Выпив из самолетных крыльев спирт, предназначенный для борьбы с обледенением, Петр вывез людей, едва не ставших продуктовым деликатесом для банды оголодавших белых медведей.