— Зачем же вы терпите такого царя? — воскликнул Клеобул.
— А что прикажешь делать? — вздохнул Фемистокл. — В Совете теперь почти не осталось греков, да и тех становится меньше день ото дня: одних Евн обвиняет в организации заговора, а смерть других сваливает потом на вылазки защитников крепостей…
— Так организуйте заговор, пока он не перебил вас всех! — не выдержал Клеобул. — Зачем нам, рабам, такой царь, который не всех отпускает на свободу? Надо лишить его власти!
— Как? — с горечью усмехнулся Фемистокл. — Этот Евн далеко не глуп, как это может показаться на первый взгляд. Я еще тогда, когда видел, как он корчит из себя шута при дворе своего бывшего господина, понял, что это великий человек. А потом убедился и в том, что он — прирожденный вождь. Толпа готова идти за ним куда угодно, по одному мановению пальца! Одного не могу понять: почему при его уме и осторожности сейчас, когда, как никогда надо действовать: вооружать и готовить армию, он тратит все деньги на роскошь дворца и пиры для рабов. Однажды он, правда, отправил послание к царю Сирии с предложением выступить сообща против нашего общего врага — Рима…
— И что же Антиох?
— Даже отвечать не стал на него, не желая опускаться до общения с рабами… Ясно, как день, что никто не придет к нам на помощь, а Евн медлит. Чего он ждет? На что надеется? Почему ведет себя так, словно нет под боком Рима, который не будет долго терпеть нас! Промедление дальше уже становится опасным…
Фемистокл заглянул в повозку, взглянул на Прота, который успел закрыть глаза и притвориться спящим, и понизил голос:
— Евн не зря обвинил многих наших земляков в заговоре… Такой заговор действительно есть. Недавно Клиний повторил коронный фокус Евна, которым он держит в священном трепете всю эту толпу. Он вложил в рот половинки ореха с тлеющим угольком и изрыгнул такой столб пламени, что многие впервые усомнились в сверхъестественных способностях Евна. Потом мы потихоньку объясняем тем, кто остался рабами, а их — втрое больше нашей армии, — что хотим освободить всех, без исключения рабов и создать здесь справедливое государство, с мощной армией, флотом, способное отстоять свою свободу! И они верят нам, потому что мы говорим это от чистого сердца. Я, например, всегда выступал против рабства — даже в афинском суде, где меня обвинили в человеческом отношении к рабу…
— Двадцать семь лет назад я сам бы изгнал тебя за это из Афин, — честно признался Клеобул. — А теперь, клянусь Палладой, буду с тобой до конца, хотя не во всем согласен с тобой…
— Не согласен? В чем?! — с удивлением взглянул на него Фемистокл.
— Ну, например, в том, что ты против рабства вообще!.. — начал было Клеобул.
Но Фемистокл остановил его:
— Отложим этот разговор для более удобного случая! Деметрий, который сейчас комендант Тавромения, тоже в свое время был афинским архонтом и рассуждал, как ты. А теперь он обещает свободу всем рабам Сицилии, подговаривая их выступить против Евна! Поверь, еще немного — и мы установим здесь республику, свергнув его с трона!
— И сколько же вас всего?
— Много… — уклончиво ответил Фемистокл.
— Можешь не отвечать! — понимающе улыбнулся Клеобул. — И без того ясно, что это все без исключения греки!
— Если бы все! — вздохнул Фемистокл. — Самый талантливый и опытный в военных делах не хочет даже слушать о наших планах.
— Кто же он?
— Как это ни прискорбно, все тот же — Ахей! Это великий человек. За три дня, когда восстание уже готово было погаснуть, он вооружил и обучил десять тысяч рабов и разбил несколько отрядов римских преторов!
— И он даже не хочет отомстить Евну за своих земляков?!
— Увы!
— Так объясни ему, чего вы хотите!
— Я же сказал, он не желает слушать нас.
— Но почему? Он же грек!
— Он очень обозлен, — помолчав, сказал Фемистокл. — Римляне сожгли его родной Коринф, прямо у него на глазах обесчестили жену и дочерей, бросили в огонь малолетнего сына, а самого продали в рабство. Весь смысл своей жизни он видит теперь в мести Риму. Кто больше проливает крови, тот для него и лучше! А кто больше Евна сможет пролить ее? Правда, в последнее время мне удалось приблизиться к Ахею. Я узнал, что он мечтает двинуть армию после взятия Мессаны на Рим, с чем никогда не согласится Евн, и…
Фемистокла насторожил шорох в повозке — это Прот, желая слышать все до последнего слова, приподнял голову. Вскочив на коня, грек крикнул Клеобулу:
— Продолжай путь! А я проеду вперед, посмотрю — нет ли там засады римлян! Говорят, они собираются послать против нас новый отряд!
«Не отряд — а целую консульскую армию!» — чуть было не сорвалось с языка Прота. Но, поразмыслив, он решил, что ему лучше остаться в тени. «Пусть эллины считают, что я ничего не слышал!» — подумал он и вновь притворился спящим.
Колеса повозки приятно ласкали слух, шурша по густой траве. Сладкий воздух близкого леса кружил голову. Прот даже не заметил, когда и уснул, успев только шепотом помолиться:
— О, Афина, останови Луция!..
С того вечера, когда Луций Пропорций, отравив своего кредитора Тита Максима, в легкой дорожной двуколке, запряженной парой резвых скакунов, в сопровождении трех вооруженных рабов выехал через Капенские ворота из Рима и помчался по Виа–Аппиа — «Царице дорог», прошло два дня.
Первый запомнился жуткими приступами дурноты и нестерпимой болью и звоном в голове. Самое обидное для Луция было то, что в этом его состоянии ему некого было винить.
Остановившись на первый постой в одной из гостиниц, в великом множестве разбросанных вдоль Виа Аппиа, он напился, причем самым безобразным образом.
Все началось с того, что хозяин гостиницы, увидев подписанную самим главой Рима легацию, не знал, чем и угодить важному гостю.
Напрасно Луций заверял его, что остановился лишь для того, чтобы перевести дух и заменить лошадей.
Словно ветром сдуло в самый дальний угол мирно беседовавших за столом путешественников, и перед глазами приятно пораженного Луция появился кувшин отличного цекубского вина.
Подбежавший раб поставил на стол блюдо с большим куском жареной говядины и несколько мисок с салатами и пахучими соусами.
Глаза Луция разгорелись при виде таких яств, но, помня, за кого принимают его здесь, он чинно принялся за еду.
Все начало дороги его смущал разговор с Титом о существовании подземного царства для душ умерших людей. Причем чем дальше, тем больше. Быстрым умом купца он сразу же уловил в этом немалую для себя опасность. Причем такую, с какой он еще ни разу не встречался до этого. Вечную опасность! Можно было выправить неудачную сделку другой, более успешной. Можно будет при умении наверстать даже упущенное из–за гибели их кораблей. Но как он сумеет выправить дело тут? Если оно, это царство, действительно есть?