И только уже Чико собрался первым войти в хлев…
Как въехавший во двор сержант торопливо воскликнул:
– В седла, ребята! Уходим!
Чико спрятал отмычки за пазуху и спросил:
– А что случилось?
– Скоро здесь будут казаки! Всем ясно?!
Солдаты хоть и насторожились, но в седла явно не спешили. А тут еще Гаспар испуганно спросил:
– А куда нам теперь ехать?
– Как куда?! К императору! – крикнул сержант.
Но солдаты стояли на месте. Мало того:
– А где, – спросил Саид, – наш паша над пашами?
А Курт:
– Господа, я считаю, – так начал было он…
Но, правда, глянув на сержанта, он тяжело вздохнул и замолчал. Но, тоже правда, и сержант прекрасно понимал, что это не победа, а только короткая передышка, что еще совсем немного, и солдаты окончательно перестанут ему повиноваться! И их можно понять. Он ведь обещал им, что приведет их в ставку – и не привел. Так почему они теперь должны опять ему верить, что будто бы какой-то ветряк будто кем-то нарочно для него повернут так, чтобы он без ошибки…
Ну, и так далее! То есть, мало бы до чего еще тогда сержант дорассуждался! Но тут вдруг где-то далеко за лесом раздался выстрел – пушечный! И тотчас же еще один! Еще! Лицо сержанта сразу просветлело.
– Император! – радостно воскликнул он. – Вы слышите пушки Великой Армии?! Теперь вы поняли, куда я вас веду? Теперь, надеюсь, верите? Так что давай скорей! Мундштучь давай! Садись! Гаспар! И ты не спи! Карету мне сюда!
Но все и без того мундштучили, садились, и Гаспар метался при карете – и всё это ловко, четко, без всякой задержки! Просто любо-дорого было смотреть!
Вот только что некогда было. Потому что отряд пусть пока и нестройно, но зато довольно быстро уже выезжал со двора…
И – вдоль и вдоль по улице! И там уже как следует построились – и за околицу! А там с дороги повернули в поле! И полем двинулись, все время забирая влево, то есть прямо на пушечный грохот! Ведь там, где пушки, там свои, а где свои, там ставка, император! Значит, карета будет наконец доставлена по назначению и слово чести будет сдержано! Весь сияя от счастья, сержант оглянулся…
И увидел старика, который вышел за околицу и, размахивая руками, кричал им вслед что-то обидное. А потом, вконец распалясь, повернулся к отряду спиной и, развязывая портки, готовился показать «супостатам» то место, на котором обычно сидят. Гм, дикость, Азия! Сержант смущенно отвернулся и даже пришпорил Мари.
День был погожий, поле достаточно ровное, время от времени в поле встречались перелески. Так они тогда и передвигались – от перелеска к перелеску. Потому что прямо только ворона летает, и то только тогда, когда никого рядом нет. А был ли кто тут с ними рядом в этом поле, за всеми этими пологими холмами, предположить было невозможно. Поэтому сержант то и дело подгонял свой отряд, напоминая солдатам, что они всё ещё на чужой территории и поэтому им нужно торопиться. А еще, и это уже чтобы они не очень-то падали духом, сержант время от времени – и предварительно отъехав несколько вперед, – останавливался, демонстративно прислушивался к раздававшейся откуда-то издалека пушечной стрельбе, делал отмашки руками, будто считал залпы, а после важно сообщал, что вот они еще приблизились. А после – вот еще. А вот совсем еще. И тут же, пришпорив Мари, опять вырывался вперед и ехал один впереди. Он это делал специально, чтобы никто не приставал к нему с разными вопросами. Потому что не хотел он ничего объяснять! Да и что было объяснять или даже просто говорить? Только про пушки да про императора, который с каждой минутой, с каждым шагом становился к ним все ближе и ближе. Так сержант и без того такое говорил – на расстоянии. Да еще не забывал покрикивать, чтобы они не отставали, потому что пушки, потому что император! А через две, три сотни шагов он опять напоминал про пушки и опять про императора. А потом еще раз опять. И еще, и еще…
Однако пушки пушками и император императором, но о лошадях нельзя было забывать, лошадей нужно было беречь. Поэтому, примерно через час такой езды, сержант велел остановиться, и все спешились, размундштучили и осмотрели лошадей. Потом сержант скормил Мари последний кусок сахару. Тем временем отряд, как он и приказывал, построился. Однако настоящей, тщательной проверки сержант устраивать не стал, а, экономя время, только указал на самое недопустимое – то есть сказал Курту, чтобы тот был поаккуратней с железом и заправлял его так, чтобы не мучить лошадь. Лошадей нужно беречь, уже просто сердито добавил сержант. Курт крепко обиделся, но промолчал. Только негромко сам себе сказал, что и людей тоже! Но сержант на это сделал вид, что ничего не расслышал.
Зато от Чико он уже так просто не отделался. Чико сказал:
– Курт, не ворчи! Ты лучше слушай музыку!
Какую еще музыку, сердито подумал сержант. Да и все другие, судя по их лицам, тоже ничего тогда не поняли. Тогда Чико указал рукой в ту сторону, откуда были слышны пушки, и сказал:
– А что, разве не музыка? Да это просто небесная опера! А вот не заиграли бы ее, так мы и сейчас бы торчали в той проклятущей деревне!
То есть сказал, ну и сказал, как после думал сержант. Нужно, думал, было опять сделать вид, будто не слышит. Но это уже после так подумалось! А тогда, сразу, сержант, обидевшись, сказал:
– Почему бы это вдруг торчали? Ничего подобного! А так бы и шли, как и сейчас идем!
– Э! – недоверчиво покачал головой Чико. – Теперь, конечно, всё можно сказать. Только откуда бы мы это знали, если бы не пушки, где сейчас кто? Разве в вашей карте про такое сказано?
И вот тут, как, опять же, после рассуждал сержант, нужно было опять промолчать, многозначительно свести брови и приказать садиться в седла. Но сержанта, наверное, черт тогда дернул! И он сердито сказал:
– Что карта? Вот уже далась вам эта карта! Карта, между прочим, свое дело сделала и привела нас куда надо!
Вот до чего он тогда договорился.! Солдаты с удивлением смотрели на него. И сержант уже понял, в чем дело, почему он такое сказал – это всё из-за того, что он пытается выгородить Оливьера. Нет, даже не только его, но вместе с ним и маршала, и императора, и вообще всю Францию! Перед этими трусливыми, лживыми союзниками! Которые каменными жерновами висят на шее Франции! А эти, отряд, на его! Но что поделать, не сгибаться же теперь, очень сердито и даже азартно подумал сержант…
И вот тут-то его понесло! Он даже выпятил губу, он это чувствовал, ему было очень противно, он же прекрасно представлял, какой у него стал дурацкий, напыщенный вид! Ну да это не страшно, а даже лучше! Потому что глупость сойдет за отвагу, а напыщенность за ордена и эполеты! Остается только голос – и сержант откашлялся, приводя его в должный порядок. И, расправив усы, начал так:
– Да, карта привела туда, куда и было надо, а что?! И еще одно что: я, что ли, должен был об этом сразу всем сказать?! Не разобравшись, что там, в той деревне, к чему? А вдруг там кто был? Вдруг кто скрывается?! Вот я и не спешил пока, а сперва присмотрелся. И заодно вам дал передохнуть. И пока вы там передохивали… Или передыхивали, а? – Сержант нарочно здесь так пошутил, солдаты любят шутки… – Так вот! А я совсем не передыхивал, а я смотрел в оба! Потому что я знал, что так просто ничего не бывает. Матушка-толстуха Франция просто так своих сынов не бросает! Поэтому я понимал, что как бы ей сегодня не было трудно, и как бы эти олухи из штаба не спешили, но про меня всё равно не забыли! И так же, кстати, и про вас…