Но тут ко мне вбежал Ясь и срывающимся голосом сказал, что к нам пожаловал сам господарь!
— Ну и что? — спросил я, убирая кувшин с вином со стола. — Чего ты испугался, хлоп? Веди его ко мне.
Ясь обернулся очень скоро. Не прошло и минуты, как он ввел ко мне пана Великого князя. Пан Великий князь, наш господарь, был один, а это означало, что он намерен побеседовать со мной наедине. Ясь все эти тонкости давно прекрасно знал, поэтому, усадив пана господаря в гостевое почетное кресло, он нижайше поклонился и тотчас исчез. Мы остались одни. Пан господарь молчал.
Тут я должен вам сказать, что он, нынешний наш господарь, человек весьма немногословный, как это обычно и бывает с людьми его комплекции. А комплекция у него очень внушительная! И силы в нем не мерено! К тому же он еще любит ею прихвастнуть. Так, например, когда к нему приезжает кто-нибудь из венценосных гостей или даже просто особенно важный посол, наш господарь часто делает так: выходит с гостем из палаца, спускается во двор и там громко гикает. Тотчас распахиваются ворота ближайшей конюшни, оттуда с устрашающим топотом выбегает матерый зубр и стремительно бросается на перепуганного гостя. Но наш великий господарь еще стремительнее бросается наперерез, хватает зубра за рога, останавливает, а после, поднатужившись, держась опять же только за рога, валит зубра на землю! Картина, я вам скажу, впечатляющая. Даже если ты знаешь, что этот зубр прирученный и зовут его Мех. Вот почему при виде всего этого мы всякий раз восторженно кричим. А господарь молчит, только едва заметно усмехается. Вот он какой у нас неразговорчивый.
Он и вчера долго неподвижно сидел напротив меня и молчал. Потом спросил:
— Ты, пан доктор, слыхал, что было в Сымонье?
— А как же, ваша великость, слыхал, — настороженно ответил я. — Ох, какая беда!
— А в чем беда?
— Во-первых, в том, что полегло такое множество славных панов. Целая боевая хоругвь, которая могла бы вам так пригодиться в будущем походе. А во-вторых, теперь все будут говорить, что в их гибели виноваты только один вы, ваша великость.
— Я?
— Вы, ваша великость, вы. Ведь если бы вы не отложили решение их тяжбы до весны, то пан князь Федор и пан князь Мартын и по сей день сидели бы здесь, в Глебске…
— Га! — гневно перебил он меня. — Ты что, хочешь сказать, что мне нужно было и дальше водить славных князей за нос? Так, что ли?!
— А вам нужно было их как можно скорее стравить? Вот вы и стравили!
Великий князь открыл было рот… Но сдержался. Я знаю, кого-нибудь другого он мог бы за такую дерзость удавить на месте. Но мне он позволяет многое. И я широко этим пользуюсь. А позволяется мне так много потому, что я читаю Великого князя как книгу. Вот и сейчас, не дав ему опомниться, я продолжал:
— А то, что вы сейчас, ваша великость, задумали, это и вовсе никуда не годится.
— А что я задумал?
— Вы решили поехать в Сымонье.
— Га!
— Да, ваша великость. Вы рассуждали примерно так: вот сейчас все вокруг говорят, что-де Бориска…
Вот тут его и вообще всего перекосило! Но я храбро продолжал:
— Что-де Бориска загубил славных князей: сперва стравил, а после вообще недоглядел, нет больше славных князей, нет с ними сотни острых сабель, сотни храбрых панов. Какой Бориска господарь, геть его, геть, геть! Вот только съедемся на Сойм, там мы ему… Ну, и так далее. И вы, ваша великость, решили: нет, я господарь! Я не позволю, чтобы обо такое болтали! Я у себя в пуще порядок живо наведу! Я эту тварь, хоть трех-, хоть десятиголовую мигом прикончу! Я этой твари не Михалка и не Сымонка, не Федька и не Мартынка! Я… Так, ваша великость, а?
— Ну! — усмехнулся господарь. — Ну, не совсем.
— Конечно, не совсем! — тут же подхватил я. — Потому что Цмок, это вам совсем не Мех, которого взял, да и свалил. Цмок — это… Цмок!
— Динозаврус? — спросил господарь.
— Нет, ваша великость, — грустно ответил я. — Когда бы это был просто динозаврус, я бы и сам поехал на ту охоту доезжачим. А тут ехать нельзя ни мне, ни вам.
— Как это?
— Так, ваша великость. Не будет от этой охоты добра, ох, не будет! Будь я на вашем месте, я бы сделал так: ничего бы не делал. А на Сойме пусть потом кричат. Пусть даже находятся там горячие головы, пусть они едут в Сымонье. Вам от этого потом только легче будет. Потому что обратно от Цмока никто из них живым не вернется.
— Почему?
— Не знаю, — честно признался я. — Но чую.
— Ат! — усмехнулся господарь. — Не знаешь! А еще ученым себя называешь. Говоришь, все науки прошел.
— Эх, ваша великость! — в сердцах сказал я. — Если бы вы только знали, как на самом деле беспомощны все наши науки! И вообще, как мы, люди, все до единого слепы и глупы. И как мудра и всесильна Природа.
— А Бог? — спросил он.
— А Природа и есть одно иа воплощений Бога.
На это он ничего мне не ответил. После чего мы еще долго сидели и молчали. Потом он мне напрямую сказал, что завтра ему нужно принимать какое-то решение по поводу того, что случилось в Сымонье. Я на это опять твердо сказал ему, что лучше вообще ничего не решать, пусть это на Сойме решают горячие головы, а он, Великий князь, там, на Сойме, должен только огласить свой указ, в котором под страхом смерти будет запрещаться причинение Цмоку какого-либо вреда, не говоря уже об охоте на него. И вот пусть тогда эти горячие головы, посмеявшись над этим указом, суются в Сымонье — и получают там с лихвой, по закону. Между прочим, по вашему, ваша великость!
Он молча встал. Я тоже встал и с жаром добавил:
— И еще. Умоляю вас, ваша великость, держитесь от Цмока как можно подальше. Сам пан князь Волат и тот не стал преследовать Цмока в дрыгве, а дал ему уйти и только потому потом безбедно правил целых тридцать три года. А вы нами еще и двадцати не правите.
Великий князь недовольно нахмурился, сказал, что хорошенько подумает над моими последними словами, после чего резко развернулся и велел проводить его до дверей.
После ухода Великого князя я уже не мог работать над своей рукописью. Гнетущее предчувствие близкой беды не оставляло меня всю ночь. Не оставило оно меня и сегодня. Любопытно, чем же все это закончится?
Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь в том, что людей хлебом не корми, дай им только кого-нибудь обокрасть, ограбить, а то и вообще убить. Или хотя бы полжесвидетельствовать. И это касается всех, начиная от последнего хлопа и кончая самим Великим князем. Лично же я каждый свой день начинаю с чтения Статута. Нельзя сказать, чтобы это был стройный, юридически четко выверенный документ. Оно и понятно, ведь составляли его люди порочные, лживые. И тем не менее, любой плохой закон много лучше любого хорошего, если можно так выразиться, беззакония. Правовой нигилизм — это огромная опасность для державы. И это говорю вам я, пан Галигор Стремка из Дичек, поветовый судья, бессменный страж закона и порядка на протяжении вот уже пятнадцати последних лет.