Тут я им, очень даже к месту, рассказал, как я с Демьяном встречался и как он мне грозил. Потом я рассказал, не обо всем, конечно, это государственная тайна, но все же кое-что рассказал и о том, как пан Великий князь меня в Глебске встречал, как поил да кормил, как мы вместе с ним на охоты ездили и каждый день до утра пировали, ломали головы, как Цмока извести, и как потом решили, что я первым пойду, все, что надо, приготовлю, а уже потом, ближе к лету, когда вода спадет, тогда и сам Великий князь сюда явится, и тогда я с ним — он и я — прямо в лоб, а стрельцы и панство с флангов, ударим на Цмока. Вот где будет потеха так потеха, Панове! Но пока что нужно хорошо приготовиться. А готовиться мы будем так: я со своими буду ездить по всему повету и бить Демьяна и его поплечников, этих поганых Цмоковых собак, а вы, поважаное панство, будете мне в этом деле во всем, что велю, помогать, а кто не поможет, тому будет короткий суд и скорая расправа. Ясно, Панове?
Молчат. Как народ. Цмок с ними, пусть себе молчат, лишь бы не вякали. Я сел, сказал:
— А теперь бывайте здоровы, мои дороженькие. Объявляю поветовый сойм закрытым.
Они посопели, попыхтели, но промолчали и ушли.
А после и мы с Драпчиком вышли. На дворе уже темнело. Стрельцы вокруг Дома стояли. Я задумался. А что! Вот, думаю, я сейчас уеду, а эти не уедут же! Куда мне их теперь девать? Таких только оставь без присмотра, они же за ночь запросто все Зыбчицы с землей сровняют! Ой, голова болит! Я еще крепче задумался. А когда придумал, еще долго не решался, а потом все же решился. Тогда я достаю связку ключей, я их загодя, как чувствовал, у пана каштеляна отобрал, а вот теперь нахожу нужный мне ключ, подаю его пану Драпчику и говорю:
— Вот, смотри. Это очень важный ключ, не потеряй. Он от здешнего домсоймового винного подвала. Подвал крепкий, каменный, его не подожжешь и из него не вылезешь, потому что он без окон. Зато вина там — десять раз залейся. Так вот что, поважаный пан Мирон. Ты вот прямо сейчас берешь своих варьятов, заводишь их туда, и пусть они там пьют всю ночь, хоть запьются, мне не жалко, лишь бы они по городу не шастали. Понятно? Как только они все туда зайдут, ты их на ключ запрешь. Вопросы есть?
— Есть! — он бесстыже отвечает. — А как же я?
— А ты, — я говорю, — тоже без моей ласки не останешься. — Отстегиваю еще один, маленький ключ, подаю его ему и говорю: — А это будет от буфетной. Там чужинского шипучего ведер, может, двадцать или даже больше. Думаю, тебе с паном Потапом этого до утра хватит. Исполняйте!
Драпчик ключ схватил, коршуном с крыльца слетел, там живо выстроил стрельцов в походную колонну и повел их, с песней, в Дом соймов, в подвал — прочистить горло, как им было сказано. А я с легким сердцем поехал домой, до Марыли.
Там мне Марыля говорит:
— Ой, как ты всех этими варьятами переполохал!
Я говорю:
— Больше полохаться не надо. Я их теперь на крепкую цепь посадил.
— На какую?
— На хмельную, — и рассказал, как было дело.
Марыля сразу успокоилась и на радостях и мне кувшинчик поднесла.
Но я не спешил к нему прикладываться. Сперва я вызвал Генуся и велел ему подготовить мне подробный, с комментариями, список всех наших буйных, а также ненадежных деревень, чтоб через три часа это было готово. Генусь ушел работать. Только после этого мы с Марылей сели за стол и маленько перекусили. Потом часок-другой соснули. Потом она осталась досыпать, а я пошел к себе в рабочий кабинет, призвал Генуся, и мы с ним всю ночь разрабатывали план дальнейших действий. Под утро пошел сильный дождь, мы и это учли.
И не ошиблись — когда рассвело, стало ясно, что теперь недели на две, а то и на месяц по Зыбчицам, да и по всему Краю, можно будет передвигаться только на лодках — вот как воды сразу прибавилось!
Но это ничего, мы стихии не боимся. Побрились мы, перекусили, подали нам к крыльцу по лодке — и Генусь поплыл до пристани, а я до Дома соймов. На веслах у меня сидели ваши старые знакомые, Гришка Малый и Сенька Цвик.
— Ну что, — спросил я у них, — Цмок вас тогда, у Яромы, не тронул?
— Нет, — сказали они, — слава Богу, обошлось.
— Га, ошибаетесь! — сказал я им. — Еще не обошлось. Сегодня мы опять туда поедем.
Но это я так пошутил. На самом же деле у меня были совсем другие планы. Однако мне сперва нужно было разобраться со стрельцами. Я ведь ничуть не сомневался, что прошедшая ночь их очень сильно потрепала.
И я не ошибся. Когда я прибыл в Дом соймов, там было так: только пятьдесят два стрельца смогли без посторонней помощи выйти из подвала, а остальные, мертвецки пьяные, так и остались там лежать. Тех, которые смогли выйти, уже, благодаря стараниям нашего каштеляна пана Белькевича, накормили и собрали в нижней аудиенц-зале. Когда я туда вошел, пан ротмистр злобно расхаживал вдоль строя и тем, кто шатался, совал зуботычины. А поручик был еще в подвале, оттуда то и дело раздавались его гневные выкрики и еще какие-то устрашающие шумы. Пан Белькевич стоял в стороне, у окна, и злорадно поглядывал то на меня, то на пьяных стрельцов. Дурень этот пан Белькевич, ничего не понимает! Я строгим жестом подозвал к себе Драпчика и спросил, когда вверенные ему силы будут готовы выступить в поход. Драпчик браво ответил, что хоть прямо сейчас. На вид он был почти что трезв. А что! Я человек достаточно видный, но Драпчик выше меня на полголовы и вдвое толще, такого попробуй свали. Другое дело щуплый Хвыся. Я потребовал к себе Хвысю. Хвыся вышел из подвала, связно приветствовал меня и тут же начал докладывать о том, что у него все в порядке, весь личный состав налицо… Но я перебил его, поблагодарил за службу и снова обратился к Драпчику.
Диспозиция, сказал я, такая. Все те стрельцы, которые здесь, в зале, сейчас выйдут на двор, сядут в поданные им плавсредства и отправятся в нашу первую обзорную экспедицию. Сроком, я думаю, дней на пять, не больше. А остальные стрельцы, те, которых здесь пока нет, переходят под начало пана поручика и должны за эти же пять дней оборудовать здесь, в Доме соймов, хорошо укрепленный опорный бивуак. Ясно, пан Хвыся? Ясно, пан Белькевич?
Они ответили, что ясно. Хорошо. Я приказал пану Драпчику проверить готовность личного состава к выступлению. Их опять поставили в шеренгу по двое и начали проверять у них ранцы, амуницию, боеспособность аркебузов и так далее. На этот раз Драпчик был строг как никогда, проверка затягивалась. И это очень хорошо! Потому что пока они напроверялись, как раз успел вернуться мой Генусь. Он сказал, что челны уже ждут нас у крыльца. Так что мы безо всякой заминки, сразу по окончании проверки, вышли из Дома и довольно-таки сносно разместились на пяти больших охотничьих челнах. Я дал отмашку, Драпчик дал команду, бубнач ударил в бубен, стрельцы в такт бубну навалились на весла — и мы поплыли вдоль по улице.
Немногочисленный народ, сидевший на заборах, злорадно безмолвствовал. Ат, собачьи сыны, им ку…
Но я отвлекаюсь. Итак, мы сперва плыли по Балазейке, потом свернули на Грушевку, с Грушевки прямо на Згодную Браму — и выплыли из Зыбчиц. Там места сразу пошли поглубже, весла уже не цеплялись за землю, бубнач стал бить быстрей, мы прибавили ходу. Так мы шли до самого полудня. Потом начались густо заросшие места, все просеки были плотно забиты всплывшим прошлогодним топляком, корягами и всякой прочей дрянью. Теперь только половина стрельцов оставалась на веслах, а остальные заранее приготовленными жердями расчищали челнам путь. Вылезать из лодок и становиться на дно я строжайше запретил. Но, тем не менее, одного стрельца мы вскоре недосчитались. Дурни всегда найдутся, за дурнями не уследишь: он самовольно выскочил из челна, а там его как будто кто- то уже ждал — сразу схватил его за ноги, и он топором ушел на дно! Это суровый пример даром для них не прошел — больше за время всей экспедиции мы подобных потерь не имели.