— Все, сегодня мы ИХ кончим.
— Как это? — удивился Онкович.
На улице заурчал мотор автомобиля, увозившего соратника Нирама.
— Однозначно, — авторитетно кивнул Лубенек, — я мокрые дела носом чую. Хотя зря они так.
— Но почему? — оторопело спросил Онкович, ужаснувшись самой мысли о том, что сегодня ночью закончит, может быть, свое земное существование бывший государь великой империи, более того — может быть, даже от его руки.
— А потому, — огрызнулся Лубенек и разочарованно добавил: — И что ему приспичило кончать их как раз сейчас? Могли бы еще пожить, да и нам пожировать дали бы, а то еще на фронт ушлют, — тут он осклабился, — и вообще, с принцессками можно было бы и не торопиться. — Лубенек подмигнул юноше: — Мы бы их еще пару дней поразвлекали, а уж потом и…
— А че, — вмешался Поноска, — дык давай…
— Заткнись, — презрительно бросил Лубенек, — ежели соратник Нирам узнает — он тебя…
Поноска побледнел.
— Дык я че, я ж ниче, я ж только…
— То-то. — Лубенек покровительственно кивнул и, выхватив барабанник, лихим движением провел им вдоль рукава, заставив барабан выдать звонкую трель. — Ну да ладно, пойдем поднимать людей.
— Ну и зачем это? — удивленно буркнул Поноска. — Команды ж не было.
— Дубина, — снисходительно хмыкнул Лубенек, — вот так всю жизнь и проходишь в шестерках. Если хочешь вылезти наверх — учись исполнять команды ДО того, как они поступят.
Минут через пятнадцать весь наличный состав караула, позевывая и почесываясь, уже топтался в длинном коридоре, ведущем от дверей кабинета коменданта до лестницы на второй этаж. Большинство даже не догадывалось, зачем это их подняли посреди ночи, но все уже привыкли к регулярным выкрутасам соратника Нирама, так что его кратковременный ночной приезд снимал все вопросы. Поэтому всего двое уныло поинтересовались у Онковича, не знает ли он причины этой ночной суматохи, но тот лишь промычал что-то нечленораздельное и отрицательно мотнул головой.
Вскоре из-за двери кабинета выскочил ходивший с докладом Лубенек. Народ повернулся в его сторону. Лубенек на мгновение замер, наслаждаясь всеобщим вниманием, и, обведя повернувшиеся к нему лица горячечным взглядом лихорадочно блестевших глаз, набрал в грудь воздуха и, раздувая ноздри, свистящим шепотом выдохнул:
— А ну стройсь!
Все задвигались, затопали ногами и начали строиться в ряд. Дверь кабинета открылась, и на пороге появился сам соратник Григул. Лубенек тут же выскочил вперед и, подобострастно заглядывая в глаза коменданту, молодцевато отрапортовал:
— Охранная команда к ликвидации узурпатора и его семьи готова, соратник.
Тот, поджав губы, важно кивнул. В строю кто-то охнул, комендант вскинул подбородок и уставился на стоящих перед ним людей свирепым взглядом прозрачных, водянистых глаз. Строй тут же замер, будто оцепенел. Соратник Григул с минуту поочередно буравил взглядом лица людей, потом привычным жестом вздернул подбородок и заговорил.
— Соратники! Настал час, когда народ… восставший против… тысячелетнего угнетения, неравенства и… всякого другого насилия… совершит законное возмездие…
Он запнулся, быстро соображая, что говорить дальше, и походя досадуя на соратника Нирама, который так и не остался, как обещался, на ликвидацию, и вот теперь ему, Григулу, приходится одному отдуваться со своими двумя классами образования. Но тут ему пришло в голову, что если бы Нирам был здесь, то непременно сам возглавил бы акцию, лишив Григула славы, которая светит ему в будущем, а так все складывается как нельзя лучше. От этой мысли Григул посветлел лицом, плюнул на свое косноязычие и закончил уже более понятно: — А потому мы сейчас пойдем и всех к ногтю… чтоб всем остальным неповадно было давить трудовой народ.
Строй нервно зашевелился, но Григул, воодушевленный только что произнесенной «исторической» речью, а более всего тем, что ему предстояло сейчас совершить, двинулся вперед, на ходу расстегивая кобуру барабанника дергающимися от возбуждения пальцами.
Лубенек двинулся за ним, чуть не подпрыгивая от нетерпения. Проходя мимо Онковича, он замедлил шаг и, ехидно ухмыляясь, сказал ему в бледное лицо:
— Да ты никак сейчас в обморок …бнешься, будто барышня. Ладно, слабак, дуй на двор, заменишь караульного у калитки. Там как раз мой кореш стоит. Он на такие дела тоже любитель. — Лубенек весело сверкнул зубами. — Только в штаны не наложи, пока мы этих красуль кончать будем. — И он бросился вверх по лестнице.
Онкович, проводив его печальным взглядом, пошел к выходу во двор.
Григул и Лубенек, а за ними вся конвойная команда, громко топоча, поднялись по лестнице и остановились на широкой верхней площадке. Комендант на мгновение замер, охваченный каким-то странным чувством, но выскочивший вперед Лубенек пинком распахнул дверь в комнату арестованных, и Григул так и не успел разобраться в своих ощущениях. «Соратник» шагнул вперед, правой рукой вскинул барабанник, уставя его ствол куда-то в темноту, и, пошарив левой рукой по стене, включил электрический светильник. Лампочка загорелась еле-еле. Видно, на электрической станции опять было плохо с дровами.
— Что это значит, господа? — Холодный голос бывшего государя, лежавшего в постели, на мгновение поверг соратника Григула в трепет, но Лубенек, возбужденно ворочая блестящими, словно у кокаиниста, глазами, подскочил к кровати и двинул отставному суверену в зубы стволом барабанника:
— Заткнись, курва. — Он повернулся к Григулу и хрипло спросил: — Ну что, здесь кончать будем?
Григул заметил, как бывший государь вздрогнул, и от этого его робость как рукой сняло. «Боится, сволочь, значит — такой же, как все». Григул скривился и покачал головой.
— Нет, давай в подвал. А то шуму много будет.
Коней, побледнев, спросил с дрожью в голосе:
— Вы собираетесь меня убить?
— А ты что думал, — зло ответил Григул, будто мстя преувеличенной грубостью за пережитое недавно мгновение слабости, — в зад тебя целовать будут?
Бывший суверен судорожно сглотнул, но тут же взял себя в руки:
— Значит, мне следует понимать это так, что вы не собираетесь проводить никакого суда, о котором мне говорил господин… э-э… соратник Нирам?
— Еще чего, — хохотнул Лубенек, однако, наткнувшись на неодобрительный взгляд Григула, прикусил язык.
«Гражданин» Коней на мгновение прикрыл глаза, но тут же вскинул голову и поднялся с кровати. Голос его был сух и спокоен.
— Господа, я прошу вас на несколько минут покинуть комнату. Я должен одеться и попрощаться с семьей.
Тут Лубенек снова не выдержал и заржал.
— Ты смотри, марку держит! — Выпучив глаза, он ткнул барабанником куда-то в потолок и проорал: — На хрен прощаться, скоро все там встретитесь.
Это известие оказалось для Конея настоящим потрясением. Какое-то мгновение он неверящими глазами смотрел на Григула, отчего тот снова почувствовал, как у него по спине побежали мурашки, потерянно оглянулся на занавеску, за которой стояли кровати принцесс, и севшим голосом пробормотал: