— Шабаш, братцы. — Дюжий бородатый унтер вытер красное, распаренное лицо смятой в кулаке фуражкой и опустился на станину.
Рядом устало расселись остальные батарейцы. Стоявший у самого щита парнишка-казачонок с большими часами-луковицей в руке неодобрительно покачал головой:
— Никак не успеваете.
Кто-то не выдержал.
— Да пошло оно все! Нельзя так быстро из нее стрельнуть — и все тут.
— Правда?
Все обернулись. Шагах в двадцати от орудий, у отведенных в сторонку лошадиных упряжек, стоял князь. Унтер на миг застыл в растерянности, потом вскочил и прокричал:
— Смирна-а-а! — Он дернулся, собираясь приложить руку к козырьку, но тут же вспомнив, что в кулаке зажата фуражка, бросил руки по швам и, надсаживая горло, начал докладывать: — Вась сиясь, расчеты отдельной батареи…
Князь махнул рукой.
— Отставить. — Он подошел поближе, быстро оглядел учебную позицию. — А ну-ка!
Повинуясь его жесту, один из расчетов быстро занял свои места. Князь повернулся к наводчику:
— Я не буду ждать, пока ты прицелишься, успевай. — Он отстранил заряжающего и кивнул казачку с часами.
Тот весь подобрался и, когда длинная стрелка, отсчитывающая секунды, перешла верхнюю цифру, выкрикнул:
— Давай!
Первый снаряд вошел в лоток со звонким лязгом, глухо клацнул цилиндрический затвор, и тут же с тонким звоном сорвался с упора ударник. Следующий снаряд оказался в лотке, когда, как показалось окружающим этот звон еще не успел утихнуть. Дзинь, клац, бзон. Дзинь, клац, бзон. Подносчики, задыхаясь, метались между зарядными ящиками и князем, исполнявшим обязанности заряжающего. Расчет работал с каким-то остервенелым азартом. Остальные артиллеристы взирали на все происходящее с разинутыми ртами, а унтер весь подался вперед и, шевеля губами, считал выстрелы. Наконец казачок дрожащим от возбуждения голосом выкрикнул:
— Все!
Князь дернул за рычаг затвора, выбросив последний учебный снаряд, и повернулся к унтеру. Тот удивленно покачал головой.
— Ну, вась сиясь… девятнадцать выстрелов!
Князь еле заметно усмехнулся.
— Продолжайте тренировку.
В обед над городком появилось два аэроплана. Они прилетели со стороны приближающихся вражеских войск, и, даже если бы на их крыльях не был коряво намалеван трудовой кулак — символ «соратников», который большинство втихомолку называло «кукишем», сомневаться в их принадлежности не приходилось. Князь как раз обедал в компании капитана и полковника Худого (мало найдется на свете людей, которым так подходила бы их собственная фамилия), который всего два дня назад по его представлению был утвержден сувереном в должности командующего восточным направлением. Один из аэропланов снизился и пролетел над самыми крышами, оглашая городок противным визгливым стрекотом мотора. На небольшом базарчике, шумевшем на площади прямо под окнами дома, поднялся переполох. Куры, всполошившись, выпрыгивали из корзин, отчаянно блеяли козы, испуганные торговки метались по базару, громко причитая и гоняясь за разбежавшейся живностью. Офицеры оторвались от обеда, переглянулись, дружно отложили вилки и вышли на крыльцо. Аэропланы продолжали нарезать круги над городом, а потом один из них, развернувшись, устремился к земле. Стало видно, что летчик, сидящий в передней кабине, высунул руку и держит на весу что-то черное.
Полковник выругался.
— Что же он делает, гад? Он же бомбу на бульвар бросить собирается.
Капитан презрительно скривил губы.
— Наши-то люди давно уже в траншеи попрятались, вот он и решил бросить здесь, чтоб уж наверняка.
Крупная черная капля отделилась от аэроплана, полетела вниз и скрылась за крышами домов, окружавших площадь. Послышались взрыв и, чуть погодя, крики людей. Аэроплан, торжествующе взвизгнув мотором, пронесся над крышами и, развернувшись где-то над траншеями, пошел на новый заход.
Князь насупился.
— Пожалуй, хватит ему безобразничать. — Он повернулся к казакам, которые по-прежнему несли охрану штаба, создавая видимость того, что суверен находится здесь, и коротко приказал: — Штуцер сюда, быстро.
Казак живо скинул штуцер с плеча и бросился к князю, на ходу передергивая затвор. Полковник поморщился.
— Оставьте, князь, бесполезно. Мы на фронте пробовали стрелять по аэропланам, но безуспешно. Эти штуки слишком быстро двигаются. Если только залповым огнем и не меньше чем взводом.
— Быстро, — согласился князь, вскидывая штуцер к плечу, — у этого скорость на пикировании где-то порядка двухсот сорока — двухсот пятидесяти верст. А это значит, что при угле сближения приблизительно в двести тысячных и начальной скорости пули в восемьсот саженей, упреждение на триста саженей составляет от одной до полутора ладоней. — Он выровнял дыхание и, пробормотав: — Вот мы это сейчас и проверим, — плавно надавил на спусковой крючок.
Штуцер бухнул. Пилот, высунувшийся из кабины с новой бомбой, вдруг дернулся и наполовину перевалился через борт. Аэроплан тряхнуло, штуцер бухнул еще раз, и второй пилот, управлявший аэропланом, сполз куда-то внутрь кабины. Мотор чихнул, задребезжал и заглох, где-то глухо грохнула бомба, выпавшая из руки первого, и воздушная этажерка, медленно снижаясь, исчезла за крышами домов.
Полковник уважительно покачал головой.
— Мастерские выстрелы, ваше сиятельство.
Второй аэроплан заложил разворот «блинчиком» и, плавно снижаясь, последовал за первым. Князь снова вскинул штуцер. Грохнул выстрел, второй аэроплан качнуло, но не так, как первый, а будто пилот от испуга неуклюже дернул ручку, и машина, шустро развернувшись, потянулась в сторону своих, набирая высоту. Полковник нервно рассмеялся.
— Я уж думал, что вы и этого снимете.
Князь скромно улыбнулся и развел руками.
— Не повезло. Но это и к лучшему. Я думаю, пилот увидел достаточно, чтобы убедить свое начальство в том, что суверен в городе и мы собираемся его упорно защищать.
— Да, вы правы, — согласился полковник, а капитан лишь молча усмехнулся. Он-то был уверен, что ни о каком невезении здесь и речи быть не могло.
К полудню следующего дня «секреты», расположившиеся в двадцати верстах от города, доложили о приближении противника, и батальон занял траншеи.
Вечером, возвращаясь домой после обхода позиций и по своей привычке бесшумно проскользнув в калитку, князь услышал приглушенные голоса, доносившиеся из садовой беседки. Князь остановился, прислушиваясь.
— …абсолютно не понимаю, как он собирается отбить атаку такими силами.
Голос полковника звучал несколько раздраженно, но князь не смог уловить в нем ни паники, ни страха. И это радовало.
— Я тоже этого не понимаю, полковник, — спокойным голосом отозвался капитан, — но, можете мне поверить, он это сделает.