— Ты отдашь мне свою машину, Итан. Скажешь, где регистрационные документы, и отпишешь мне свой «мерс». А потом скажешь, где хранишь наличку. Ты же хранишь здесь наличные деньги, ведь правда, Итан?
Он скорчился на стуле, обнимая руку:
— Мммннннфффф…
— Да, готов поспорить, что хранишь. И ювелирные украшения тоже. Ты все это мне отдашь, и будешь очень благодарен, что я приму это из твоих рук. Ну… из руки.
Глаза Итана над кляпом сузились, щеки зарозовели.
— А на тот случай, если ты вдруг подумаешь: «Почему я должен отдавать что-нибудь этому ублюдку? Почему бы мне не позвонить в полицию?» — Я сунул руку в карман и вытащил пистолет. На удивление тяжелый для такой небольшой вещицы. Минуты две провозился вчера вечером, чтобы собрать его. — Вот это вот видишь?
Сипение прекратилось — он сдерживал дыхание.
Я передернул затвор, посылая патрон в ствол.
Глаза Итана полезли на лоб.
— «Беретта девяносто два Джи». Французская игрушка. — Направил пистолет ему в лицо: — Хочешь посмотреть, как она работает?
— Мммннгх, мммнннгхмммммфффнннггг!
— Ты ведь отдашь мне все, правда?
Кивнул, быстро и резко, не отрывая глаз от пистолета.
— И ты никогда, никогда-никогда больше не потревожишь Мишель и Кети?
Отрицательно покачал головой:
— Мммннгх!
— И если ты нарушишь условия этого нашего маленького соглашения, ты знаешь, что за этим последует, не так ли?
Кадык на его шее подпрыгнул и упал.
— Ммммннф.
Хороший мальчик.
Я припарковал «мерседес» Итана за серо-желтым фургоном с логотипом муниципалитета Олдкасла на боку. Задние двери были укреплены приваренными металлическими полосами и большим медным навесным замком — в Кингсмите рисковать не надо.
Я вылез из машины и пикнул замками «мерса». Рисковать мне тоже не хотелось.
Мой дом всегда выглядел, как и всякий другой дерьмовый муниципальный дом на этой улице: оштукатуренные стены с полосками грязи, оконные рамы с выеденными осами деревянными фрамугами, трава в водосточных канавах, — но сейчас, когда все окна были заколочены, он умудрялся выглядеть еще хуже. И это в Кингсмите.
Муниципалитет заменил входную дверь на кусок крепкой древесностружечной плиты. Низенький мужичок в оранжевом комбинезоне прибивал к ней гвоздями дощечку с объявлением:
«ВНИМАНИЕ: НАХОЖДЕНИЕ В ДАННОМ ПОМЕЩЕНИИ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ОПАСНОСТЬ ДЛЯ ЖИЗНИ. ПОМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ПРОЖИВАНИЯ НЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНО. ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН».
Грохот его молотка гулко разносился по всей улице.
Всадил последний гвоздь, отошел на шаг, чтобы полюбоваться своей работой, потом повернулся назад и завопил:
— Твою мать… — Прижал руку к груди, задыхаясь. — Чуть не обосрался от страха.
Я помахал удостоверением:
— Мне нужно зайти внутрь.
— Не, чувак, ты извини. Они тут все позакрывали. Ждут, пока приедут ремонтники. Да и вообще, тут все в полном дерьме, тебе самому туда зайти не захочется, уж ты мне поверь. — . Взял ящик с инструментами и побрел обратно к фургону. Открыл дверь со стороны водителя, забрался внутрь. Опустил окно: — Позвони в жилищный отдел, если хочешь, может быть, они разрешат тебе войти?
Улыбнулся, помахал рукой, включил мотор и уехал.
Официозный недоумок.
Новая дверь была массивной и крепкой. И кажется, была еще и закрыта.
Я отошел на пару шагов назад и врезал ногой в место рядом с замком. ХРЯСЬ. Скрип дерева. И еще раз, на всякий случай… БУМ — и вся эта хреновина ввалилась внутрь, обсыпав меня дождем из шурупов.
Внутри мрак и темнота. Окна забили не только снаружи, но и изнутри. Потянулся рукой к выключателю, включил. Потом выключил. Потом опять включил. Ничего. Электричество отрубили. Вытащил из кармана фонарик и поводил лучом но прихожей:
— Твою ты мать…
Хитрюга Дейв не преувеличивал. Все вокруг воняло плесенью и сыростью, обои отваливались от серой штукатурки. Потолок провис, как брюхо беременной кошки. Обе двери, ведущие из прихожей, еле висели на петлях.
Прошел на кухню. Под ногами заворачивался линолеум. Дверцы кухонных полок были сорваны, ящики валялись на полу. Столовые приборы, банки и кувшины лежали среди хлама пробитых, словно шрапнелью, тарелок и сверкали в свете фонаря.
Приличный кусок потолка рухнул на пол, и балки, поддерживавшие пол верхнего этажа, выпирали, словно ребра скелета. Раковина была забита кусками распухшего гипсокартона.
В гостиной диван разодран в клочья, все остальное разбито.
Ванная комната наверху представляла собой место стихийного бедствия: туалет разгромлен, раковина забита полотенцами, в ванне валяется куча мокрой одежды и одеял. Аптечка выглядела так, как будто ее взорвали.
В спальной все полки вывернуты, гардероб перевернут и валяется на кровати, матрасы изрезаны. Книги с подоконника и одежда разбросаны по мокрому ковру.
Гостевая комната.
Твою мать…
Картонные ящики вскрыты, их содержимое раскидано по комнате. Все, что Мишель выбросила из окна спальни, когда узнала про меня и Дженнифер — все, что не было продано и заложено, — все было разбито или испорчено.
Ковер хлюпнул, когда я наклонился и поднял с пола маленькую деревянную плакетку с крошечной полицейской дубинкой, выкрашенной в золотой цвет. Кто-то наступил на нее, разломив пополам пластиковое изображение, — на дереве ясно отпечатался след грязной подошвы ботинка.
Явно это был не Мистер Боль. О’кей, может быть, он и мог протащиться по дому, разбивая вещи вдребезги, но вообще-то довольно трудно наступить на что-нибудь, когда у тебя только одна действующая нога. Я бросил плакетку на пол. Она ударилась о промокший ковер, подняв фонтанчик брызг.
Все было испорчено. Все. Книги, газетные вырезки — объявления о рождении Ребекки, статья о том, как она выиграла серебро на Играх Олдкасл Хайлэнд, ей тогда было шесть лет… Небольшая заметка о Кети и других детях, принимавших участие в школьной пантомиме… Теперь это всего лишь грязное папье-маше.
Муниципальный совет был абсолютно прав: помещение для проживания не предназначено.
Толстяк за прилавком улыбнулся. Манжеты белой рубашки обтрепались, темно-бордового цвета жилет весь в коричнево-красных разводах, маленькие круглые очки сползли на нос. На широкой сияющей лысине аккуратно расчесан сальный клочок волос.
— Ах, мистер Хендерсон, позвольте поинтересоваться, что привело вас в столь чудесный день в сей скромный уголок наслаждений?
Ломбард Крошки Майка вонял пылью и плесенью, слегка отдавало кислым табачным дымом. Вдоль стен тянулись полки, заваленные всевозможными людскими пожитками. Здесь можно было найти все что угодно, от электрогитар до пылесосов. В самом низу стояли стиральные машины и телевизоры с плоским экраном. За стеклянной витриной прилавка были разложены блестевшие в полутьме наручные часы и кольца.