В тот вечер дед, как обычно, понес выносить ведро сразу после программы «Время». У самого подъезда стояли трое. Вроде как пили что-то. Сосед, как раз выглянувший в это время в окно, видел, как дед остановился и начал им что-то сердито выговаривать. Те огрызнулись, но, похоже, послушались. Так что дед двинулся дальше, покачивая старым эмалированным ведром. Внутри кремовым, а снаружи зеленым. Андрей помнил его еще с того времени, когда, приезжая к деду погостить, сам выносил мусор. Тогда еще не было никаких баков, зато каждый вечер во двор приезжала «мусорка». В пять часов. Народ заранее собирался у угла дома с ведрами и ждал. Люди курили, обменивались новостями, увиденными и услышанными «в телевизоре», каковые тогда были не у всех, и свежими сплетнями. У Андрея спрашивали, как он учится, как здоровье Петра Демьяновича, гладили по головке, а иногда и угощали конфетами. Барбарисом или ирисками. Ни те, ни другие Андрей не любил, но вежливо брал…
Обнаружила деда другая соседка, из соседнего подъезда. Дед лежал на животе, его затылок был размозжен чем-то тяжелым, снег вокруг головы подтаял и напитался кровью, а в правой руке была зажата дужка старого эмалированного ведра. Внутри кремового, а снаружи зеленого…
На похороны Андрей едва не опоздал. Он специально поменялся дежурством по полку, чтобы получить еще день к тем трем суткам, на которые ему предоставили отпуск по семейным обстоятельствам. Да и тот дали со скрипом. В перечне, указанном в Положении о прохождении службы, отпуск по семейным обстоятельствам предоставляется только для похорон близких родственников, как то: муж, жена, дети и родители. Дедов и бабок к близким родственникам не относят. Так ему и сказал начальник строевой части. К счастью, некоторые из командиров деда еще помнили. Так что отпуск он таки получил. А начальник строевой части — нагоняй. Ну да плевать. У Андрея с ним и так отношения были не очень. Он вообще с людьми ладил не слишком хорошо. Может, потому, что дед воспитал его в собственном несгибаемом духе. Мать все время качала головой и причитала: «Ох и тяжко тебе будет в жизни, Андрейка, с таким-то характером. С людьми ладить надо, умнее быть, хитрее. Дедовы вон однополчане уже давно в Москве сидят, округами командуют, а он со своими орденами да Героем едва до дивизии поднялся. Да и то непонятно как».
Но Андрею всегда была ближе позиция деда. «Я, Андрейка, может, и не все блага заработал, зато и себя не потерял. А всего в жизни все одно не получишь. Все время будет кто-то, кто больше преуспел. И вообще, чего мать меня с тремя моими однополчанами равняет, кто выше задрался, пусть-ко с теми сравнит, кто после того же моего ФЗУ так слесарем третьего разряда жизнь и прожил. И вообще, из моего класса из восемнадцати парней в живых-то всего трое осталось… Или, скажем, с теми, кто трудностей и обид всяких не вынес, да и спился под забором. Вот энти-то как раз и умнее, и хитрее быть старались, начальству угодить, прогнуться. Так и допрогибались… Если человек себя теряет, то нет у него в жизни никаких перспектив. Как высоко судьба ни забросит — все одно рухнет, не удержится».
Похороны прошли скудно. Военкомат выделил оркестр и почетный караул. А вот с продуктами было туго. В магазинах — хоть шаром покати. Один маргарин. Слава богу, помогли из дедовой дивизии. Но и народу пришло много. Мать ворчала, что такую прорву прокормить — легче удавиться, но на людях рыдала навзрыд и причитала, что «Петр Демьянович ну просто отец родной был». Андрей знал, что на самом деле все было не так благостно. Дед мать недолюбливал, считал, что между ней и отцом особой любви не было. То есть отец-то да, влюбился, а вот мать расчетливо окрутила генеральского сынка. Но такой расчет в жизни редко оправдывается. Если люди жизнь только лишь по расчету строят, то им потом всю жизнь кажется, что их в чем-то обманули: и денег мало, и тряпки не те, и возможностей не столько, сколько рассчитывали. Так у матери и вышло. По ее выходило, что у друзей и знакомых все всегда лучше — у Никитиных квартира, Самичевы дачу лучше построили, Полоскуны машину раньше купили, а Темиркановы вообще так извернулись, что за границу работать уехали. Так что у них с дедом отношения были не очень.
На следующий день после похорон Андрей пошел к следователю. Следователем оказался довольно молодой парень, если только чуть постарше его самого, хотя и работающий в органах уже не первый год. Ничего серьезного по существу дела Андрей рассказать не мог, так что с формальностями закруглились быстро.
Когда Андрей послушно подписался внизу каждого листа протокола, он поднял глаза на следователя и спросил:
— Слушай, а как ты думаешь, как скоро их найдут?
— Ну ты даешь, — усмехнулся парень. — Откуда ж я знаю?
— А чего тут знать? — удивился Андрей. — Ясно же, что это та фирма, что квартиры в доме скупала.
— Во-первых, совершенно не факт, — хмыкнул парень, — сегодня много всякой швали по помойкам крутится. А дед у тебя был настырный. Могло и случайно сложиться…
Андрей скрипнул зубами.
— Ну ты же сам в это не веришь!
— Ну, во что я верю, а во что нет — к делу не пришьешь. — Следователь вздохнул. — А тебе могу по дружбе сказать, что лучше бы оно так и оказалось. Потому что в другом случае могут вообще никого не найти.
— Почему? — вскинулся Андрей.
— Ну… — Следователь пожал плечами и, словно испугавшись того, что ляпнул, тут же перешел на безразличный тон: — Суду же нужны юридически выверенные доказательства. Так что… будем работать. — И, протянув руку, закруглил разговор: — Желаю удачи, Андрей Альбертович. Если вы нам понадобитесь — мы вас известим.
Вечером, когда Андрей сидел перед телевизором и тупо пялился на экран, с которого очередное лицо с горящими глазами вешало о свободе и демократии, к нему подсела мать.
— Андрюш, мне надо с тобой поговорить.
— Да, мам, — отозвался он.
— Я думаю, нам надо подумать о твоем будущем.
Андрею внезапно стало душно. Последний разговор с дедом тот начал именно такими словами. Но совершенно ясно, что смысл у этого будет абсолютно другим. Он с трудом сглотнул, моргнул глазами и почти нормальным голосом ответил:
— Я слушаю, мам.
— Того, что произошло, уже не изменишь. Ты сам знаешь, как все мы любили и уважали отца (на этом слове голос матери слегка дрогнул, насколько Андрей помнил, мать так называла деда, только когда обращалась к отцу, причем в раздраженном настроении — «скажи своему отцу…», «перестань тыкать мне в глаза своим отцом…», «если бы твой отец был поумнее…»), но теперь нам надо научиться жить без него.
— Да, мам, — тупо кивнул Андрей, не понимая, куда она клонит.
— Понимаешь, Петр Демьянович был во многом сам виноват, нечего было против силы переть. Время сейчас такое, что сила солому ломит. Все его заслуги и регалии денег не перевесят. Ему же хорошие деньги предлагали, надо было соглашаться, а не упираться как… кхм, то есть я хочу сказать, что мы не должны повторять его ошибку.
— Какие деньги, мама, какие деньги? — тоскливо произнес Андрей. — Ты же сама слышала, как тетя Катя рассказывала. По половине адресов, куда старики выехали, совсем другие люди живут. Дядю Пашу из семнадцатой квартиры вообще племянник с трудом отыскал. Его в какой-то подвал заселили.