Тернер усмехнулся вслед вороне, с хлопаньем крыльев летевшей прочь.
Пока нет.
Он заполз назад под нависающие ветки и обнаружил, что девочка в кабине очнулась и села. На ней была мешковатая белая футболка с косым шрамом логотипа «МААС-НЕОТЕК». На футболке виднелись потеки свежей красной крови. У нее снова шла кровь носом. Яркие голубые глаза – растерянные и ошеломленные – в обрамлении желто-черных синяков. Экзотический макияж.
Совсем ребенок, подумал он.
– Ты дочь Митчелла, – сказал Тернер, выудив имя из досье с биософта. – Анджела.
– Энджи, – автоматически отозвалась она. – А ты кто? У меня кровь идет из носа. – Она показала ему кровавую гвоздику скомканного бумажного платка.
– Тернер. Я ждал твоего отца. – Только сейчас он вспомнил о револьвере, сообразив, что второй ее руки не видно. Рука оставалась за краем кабины. – Ты знаешь, где он?
– На плато. Он думал, что сможет поговорить с ними, все им объяснить. Потому что он им нужен.
– С кем поговорить? – Тернер сделал шаг вперед.
– С «Маасом». С советом директоров. Они не могут себе позволить причинить ему вред. Не могут же?
– С чего бы это? – Еще шаг.
Она промокнула нос красной бумажкой.
– Потому что он отослал меня прочь. Потому что знал, они собираются что-то со мной сделать, может быть, убить. Из-за снов.
– Снов?
– Как ты думаешь, они ведь правда его не тронут?
– Нет. Конечно, они этого не сделают. А сейчас я залезу наверх, идет?
Она кивнула. Ему пришлось провести руками по борту, чтобы отыскать мелкие утопленные поручни. Мимикрирующее покрытие показывало лист, лишайник, сучья… И вот он наверху, рядом с девочкой, и револьвер, как оказалось, лежал возле ее ноги в кроссовке.
– Но разве он не собирался прибыть сам? Я ждал его, твоего отца.
– Нет. Мы никогда этого не планировали. И дельтаплан у нас был только один. Разве он тебе не сказал? – Ее начало трясти. – Разве он ничего тебе не сказал?
– Достаточно, – сказал Тернер, кладя ей руку на плечо. – Он рассказал нам достаточно. Все будет хорошо…
Он перекинул ноги через борт, нагнулся, отодвинул «смит-и-вессон» от ее ноги, нащупал кабель интерфейса и, не отнимая другой руки от плеча Энджи, поднял его и вставил в разъем за ухом.
– Покажи мне, как стереть всю твою память за последние сорок восемь часов, – приказал он самолету. – Заложенный курс на Мехико, твой перелет с побережья, все…
– Никаких данных о заложенном курсе на Мехико не обнаружено, – отозвался голос – прямой нейронный вход на аудио.
Потирая подбородок, Тернер глядел на девочку.
– Куда мы направлялись?
– В Боготу, – сказал самолет и выдал на дисплей координаты посадки, которой они не совершали.
Энджи зажмурилась, потом недоуменно воззрилась на него. Веки у нее были в таких же черных синяках, как и вся кожа вокруг глаз.
– С кем ты разговариваешь?
– С самолетом. Митчелл сказал тебе, куда, по его мнению, ты направишься?
– В Японию.
– Знаешь кого-нибудь в Боготе? Где твоя мать?
– Никого. А мать, думаю, в Берлине. По правде говоря, я ее почти не знаю.
Тернер стер память истребителя, вычищая все, что заложил туда Конрой: курс перелета из Калифорнии, координаты площадки в пустыне, маршрут, который привел бы их на посадочную полосу в трехстах километрах от центра Боготы…
Со временем самолет найдут. Тернер вспомнил о системах орбитальной слежки «Мааса» и спросил себя, а много ли проку от малозаметного профиля и программы уклонения, какую он задал машине вчера. Можно было бы предложить ее Руди на утиль, но вряд ли Руди захочется впутываться в эту историю. Впрочем, если уж на то пошло, само появление дочери Митчелла на ферме затягивало Руди по уши. Но больше идти было некуда. Где еще достать то, что ему сейчас необходимо?
А идти туда четыре часа: сперва – полузабытыми тропинками, а дальше – по петляющему, поросшему сорняками двуполосному шоссе. Тернеру показалось, что деревья кругом совсем не те, но потом он сообразил, насколько они должны были вырасти за годы, прошедшие с тех пор, как он был здесь в последний раз. Вдоль шоссе через равные промежутки торчали обрубки деревянных столбов. Когда-то на них крепились телефонные провода. Теперь пеньки оплели ежевика и жимолость, провода давным-давно оборваны для разных нужд, а столбы порублены на растопку. В полевых цветах у обочины гудели пчелы…
– Там, куда мы идем, есть какая-нибудь еда? – спросила девочка. Подошвы ее белых кроссовок шаркали по выветрившемуся асфальту.
– Конечно, – ответил Тернер. – Все, что захочешь.
– Вот чего бы мне хотелось прямо сейчас, это воды. – Она смахнула прядку прямых каштановых волос с загорелой щеки.
Он заметил, что у девочки постепенно проявляется хромота, она начинала морщиться каждый раз, когда приходилось наступать на правую ногу.
– Что у тебя с ногой?
– Колено. Наверное, ударилась, когда сажала дельтаплан, – скривилась она, но продолжала идти.
– Тогда привал.
– Нет. Я хочу дойти туда, дойти хоть куда-нибудь.
– Привал, – повторил он и, взяв ее за руку, потянул к обочине дороги.
Энджи состроила гримаску, но села рядом с ним, осторожно вытянув перед собой правую ногу.
– А у тебя большая пушка, – заметила она.
Было жарко – слишком жарко для теплой куртки. Надев портупею прямо на голое тело, Тернер накинул поверх нее спецовку с оторванными рукавами, полы спецовки развевались по ветру.
– Почему у нее такой странный ствол, как голова у кобры?
– Это снизу тактический фонарь, для ночного боя. – Он наклонился, чтобы осмотреть ее лодыжку; та быстро распухала. – Не знаю, сколько еще ты пройдешь с такой ногой, – сказал он.
– Тебе много приходится драться по ночам? С оружием?
– Нет.
– Тогда я, наверное, не понимаю, чем ты занимаешься.
Он поднял на нее взгляд:
– Я сам не всегда это понимаю, во всяком случае – в последнее время. Я ждал твоего отца. Он хотел сменить компанию, поработать на других людей. Эти люди наняли меня и еще нескольких человек помочь ему выпутаться из его прежнего контракта.
– Но из этого контракта нет выхода, – сказала Энджи. – Во всяком случае, легального.
– Вот именно. – Развязал узел, снял кроссовку. – Легального.
– Ага, так вот чем ты зарабатываешь на жизнь?
– Да. – Под кроссовкой носка у нее не было, и лодыжка распухала все сильнее. – Ты растянула связку.