Она выпрямилась и, обернувшись, послала улыбку прямо в загорелое улыбающееся лицо Йозефа Вирека…
Марли сорвала с головы тиару. Вокруг нее рывком восстановился отделанный белым пластиком салон шаттла. На панели над головой мигали предупреждающие надписи, едва ощутимая вибрация все возрастала.
Вирек? Марли посмотрела на набор тродов.
– Да уж, – сказала она вслух, – свет просто выше некуда…
– Прошу прощения? – В ремнях соседнего кресла странным движением, отдаленно напоминающим полупоклон, качнулся студент-японец. – У вас какие-то сложности со стимом?
– Нет-нет, – сказала Марли. – Извините.
Она снова надвинула тиару на лоб, и салон шаттла растворился в жужжании сенсорной статики. Скребущая мешанина ощущений внезапно уступила место спокойному изяществу Тэлли Ишем, которая, взяв холодную твердую руку Вирека, улыбалась в его мягкие голубые глаза. В ответ сверкнула белозубая улыбка мецената.
– Счастлив оказаться здесь, Тэлли, – сказал он, и Марли позволила себе окунуться в реальность стима, принимая записанные на пленку данные с сенсорного входа Тэлли, как со своего собственного.
Этого средства массовой информации Марли, как правило, избегала; что-то в ее натуре противилось той пассивности, которой требовала от реципиента симуляция сенсорного восприятия.
Вирек был одет в мягкую белую рубашку, парусиновые штаны, закатанные до колен, и скромные коричневые кожаные сандалии. Все еще держа его за руку, Тэлли вернулась к балюстраде.
– Я уверена, – начала она, – что нашей аудитории хотелось бы многое…
Море исчезло. До самого горизонта раскинулась холмистая равнина в лишаях черно-зеленой флоры, разорванная силуэтами неоготических шпилей барселонского собора Святого Семейства. Край мира потерялся в стелющемся неоновом тумане, и над равниной завис гул будто затонувших колоколов…
– Сегодня ваша аудитория состоит из одного человека, – сказал Вирек и посмотрел на Тэлли сквозь свои круглые, без оправы очки. – Здравствуй, Марли.
Марли мучительно потянулась за тродами, но руки будто окаменели. Ускорение, шаттл поднимается со своей бетонной подушки… Марли угодила в капкан.
– Понимаю, – говорила тем временем Тэлли, с улыбкой снова облокачиваясь о балюстраду из теплого пористого камня… – Что за чудесная идея. Вашей Марли, герр Вирек, действительно очень повезло…
И тут она, Марли, осознала, что это вовсе не Тэлли Ишем из «Сенснета», а часть конструкта Вирека, специальная программа, скомпилированная из многих лет архивного метража «Высшего света», и теперь у нее нет выбора, никакого выхода, кроме как принять это, выслушать, уделить Виреку свое внимание. Уже одно то, что он поймал ее тут, пригвоздил таким хитрым способом, доказывало, что ее догадка была верна: вездесущий механизм его империи – реальность, не игра воображения. Деньги Вирека, как универсальный растворитель, растворяют по его воле любые преграды…
– Мне было очень жаль узнать, – сказал меценат, – как вы расстроены. Пако говорит, что вы бежите от нас, но я предпочитаю рассматривать это как стремление художника к своей цели. Вы, как мне кажется, что-то ощутили в природе моего гештальта, и это вас напугало. Так и должно было произойти. Данная кассета была подготовлена за час до того, как ваш шаттл должен был взлететь по расписанию из Орли. Естественно, мы знаем место вашего назначения, но у меня нет намерения следовать за вами. Вы делаете свое дело, Марли. Мне остается лишь сожалеть, что мы были не в силах предотвратить смерть вашего друга Алена, но теперь нам известны личности его убийц и тех, кто их нанял…
Марли сейчас смотрела глазами Тэлли Ишем, а те не могли оторваться от полыхающих синей энергией глаз Вирека.
– Ален был убит агентами, нанятыми «Маас-Биолабс», – продолжал он, – и это «Маас» снабдил его координатами того места, куда вы в настоящее время направляетесь. «Маас» предоставил ему также и показанную вам голограмму. Мои отношения с «Маасом» довольно сложные, чтобы не сказать больше. Два года назад моя дочерняя компания сделала попытку перекупить «маасовский» контрольный пакет. Сумма, которая должна была быть задействована в этой операции, оказала бы воздействие на всю мировую экономику. Они отказались. Пако удалось установить причину смерти Алена: он умер, поскольку они узнали, что он пытается продать предоставленную ими информацию – продать третьей стороне… – Вирек нахмурился. – Крайняя неосторожность, притом что он был совершенно неосведомлен относительно природы продукта, который предлагал…
Как это похоже на Алена, подумала она, и ее захлестнула жалость. Марли мысленно увидела его в той комнате, свернувшегося на отвратительном ковре, позвоночник выступает под натянутой тканью зеленой куртки…
– Полагаю, Марли, вам следует знать, что шкатулочником я интересуюсь не только как коллекционер. – Сняв очки, он стал протирать стекла полой белой рубашки, и в рассчитанной человечности этого жеста Марли почудилось что-то кощунственное. – У меня есть причины полагать, что создатель этих артефактов в какой-то мере способен предложить мне свободу. Я не очень здоровый человек, Марли. – Он снова надел очки, аккуратно заложив за уши золотые дужки. – Когда я в последний раз запрашивал визуальную информацию о резервуаре, в котором пребывает мое тело в Стокгольме, мне показали нечто, похожее на три составленных вместе грузовых трейлера, опутанных сетью труб от систем жизнеобеспечения… Если бы я смог бросить это, Марли, или, скорее, сбросить груз восставших клеток, из которых состоит мое бывшее тело… ну… – Он снова улыбнулся своей знаменитой улыбкой. – Что бы я за это не отдал?
И взгляд Тэлли-Марли скользит, пытаясь ухватить расползающиеся заросли темного лишайника и далекие, разбегающиеся башни собора…
– Вы потеряли сознание, – говорил стюард, пальцы его скользили по ее шее. – Такое случается… наши бортовые медицинские компьютеры говорят, что у вас великолепное здоровье. Однако мы наложили дермодиск для купирования эффектов синдрома предпосадочной адаптации.
Его рука исчезла с ее шеи.
– «Европа после дождя», – сказала Марли, – Макс Эрнст. Лишайник… [27]
Мужчина смотрел на нее сверху вниз, его настороженное лицо заученно выражало профессиональное сочувствие.
– Прошу прощения? Не могли бы вы повторить?
– Извините, – сказала она. – Сон… Мы уже прибыли в терминал?
– Еще час, – услышала она в ответ.
Орбитальный терминал «Джапан Эйр Лайнс» оказался белым тором, усеянным шапками мелких куполов и ощетинившимся овальными раструбами стыковочных шлюзов. Экран над противоперегрузочной упряжью Марли – хотя слово «над» временно потеряло обычный свой смысл – демонстрировал блестяще детализированный эскиз-анимацию тора во вращении, в то время как несколько голосов на семи языках объявляли, что пассажиров, находящихся на борту шаттла «Джей-Эй-Эль-580», прибывшего рейсом из Орли, отбуксируют к терминалу при ближайшей возможности. «Джей-Эй-Эль» приносил извинения за задержку, связанную с плановым профилактическим ремонтом семи из двенадцати шлюзов…