И вдруг снова странное ощущение – будто кто-то дергает его, Бобби, за рукав. Нет, не совсем рукав, скорее, шевелится где-то в уголке сознания, нечто…
– Сеньор, – сказал ребенок, – в матрице наблюдаются аномальные явления, вероятно в результате нынешней сверхперегрузки нашей системы. Мы настоятельно предлагаем вам отсоединиться от конструкта до тех пор, пока мы не сумеем установить природу аномалии.
Ощущение стало сильнее. Кто-то скребся где-то на задворках его сознания…
– Что? – поднял брови Вирек. – И вернуться в резервуар? Едва ли это представляется оправданным…
– Вероятность настоящей опасности… – сказал мальчик. Теперь в его голосе появилась некоторая нервозность. Он чуть повел стволом браунинга. – Ты, – бросил он Бобби, – лицом на булыжник. Раскинь руки и ноги…
Но Бобби смотрел на цветочную клумбу у него за спиной, где цветы на глазах скукоживались и увядали, трава серела и распадалась в пыль и сам воздух над клумбой завихрялся мелкими смерчами… Ощущение чего-то, скребущегося в голове, становилось все сильнее, все настойчивее.
Вирек повернулся и тоже уставился на умирающие цветы.
– Что это?
Бобби закрыл глаза и стал думать о Джекки. Зудящий звук стал громче, вдруг Бобби понял, что это он сам его издает. Он потянулся внутрь себя – звук все еще шел – и коснулся деки Джаммера. «Давай! Иди! – крикнул он куда-то в глубину сознания, не заботясь, к чему или к кому он обращается. – Давай же!» Он почувствовал, как что-то поддалось, некий барьер или преграда, и скребущее ощущение пропало.
Когда он открыл глаза, на клумбе мертвых цветов что-то появилось. Бобби прищурился. Похоже на крест из простого, крашенного белым дерева; кто-то продел перекладины креста в рукава древнего морского кителя, какого-то поеденного плесенью сюртука с тяжелыми, вычурными эполетами из потускневших золотых косичек, ржавые пуговицы, косички по обшлагам… На фоне белого столба возникла ржавая абордажная сабля, эфесом вверх, а рядом с ней – бутылка, до половины наполненная прозрачной жидкостью.
Ребенок резко повернулся, рявкнул пистолетик… И вдруг мальчик опал, сдулся, как проколотый воздушный шар. Шар засосало в ничто, а браунинг заклацал по каменной дорожке, как брошенная игрушка.
– Имя мне Самеди, – раздался голос, и Бобби захотелось кричать, он вдруг осознал, что этот голос исходит из его собственного рта. – Ты убил лошадь моего брата…
Вирек бросился бежать вниз по извилистой дорожке со змеями скамеек, полы огромного пальто развевались за ним, как уродливые крылья. И Бобби увидел, что его ждет второй белый крест – прямо там, где дорожка заворачивала, чтобы исчезнуть. Тут Вирек, должно быть, тоже его увидел, он закричал, и Барон Самеди, Хозяин Кладбищ, лоа, чьим царством была смерть, опустился на Барселону холодным темным дождем.
– Что, черт побери, тебе надо? Кто ты? – Голос был знакомый, женский. Не Джекки.
– Бобби, – сказал он, сквозь него пульсировали волны тьмы. – Бобби…
– Как ты сюда попал?
– Джаммер. Он знал. Его дека пришпилила тебя, когда ты заледенила меня в прошлый раз. – Только что он что-то видел, что-то огромное. Никак не вспомнить… – Меня послал Тернер. Он велел передать тебе, что это Конрой. Тебе нужен Конрой… – Собственный голос доносился будто чужой.
Он побывал где-то и вернулся, а теперь он здесь, в минималистичном неоновом рисунке Джейлин. На обратном пути он видел, как что-то огромное, нечто, заглотившее их, сдвинулось и стало изменяться. Исполинские блоки его вращались, выстраиваясь в новом порядке, менялся весь контур решетки…
– Конрой, – сказала она. Сексуальная, при всей небрежности прорисовки, мультяшная фигурка потянулась возле видеоокна, в контурах Джейлин сквозила безмерная усталость, даже скука… – Так я и думала. – Окно полыхнуло белым, и на его месте сфокусировался кадр с изображением какого-то древнего каменного здания. – Парк-авеню. Он там с этими европейцами, затевает очередную аферу, – вздохнула она. – Думает, он в безопасности, понимаешь? Стер Рамиреса, прихлопнул его, как муху, лгал мне в лицо, потом улетел в Нью-Йорк к своей новой работе, а теперь думает, что он в безопасности…
Фигура чуть шевельнулась, и картинка снова поменялась. Теперь экран заполнило лицо беловолосого, того самого, который при Бобби позвонил высокому самураю по телефону Джаммера. Она подключилась к его линии, подумал Бобби.
– …Или нет, – сказал Конрой (прорезалось аудио). – Так или иначе, она у нас в руках. Нет проблем.
А у беловолосого усталый вид, подумал Бобби, но все, мол, под контролем. Суровый мужик. Как Тернер.
– А я ведь следила за тобой, Конрой, – мягко сказала Слайд. – Мой добрый друг Банни, он за тобой присматривал для меня. Не один ты не спишь на Парк-авеню сегодня ночью…
– Нет, – говорил Конрой, – мы доставим ее вам в Стокгольм завтра. Совершенно точно. – Он улыбнулся прямо в камеру.
– Убей его, Банни, – медленно и раздельно произнесла Джейлин. – Убей их всех. Снеси весь этот чертов этаж и тот, что под ним. Прямо сейчас.
– Вот именно, – сказал Конрой, и тут что-то случилось, камеру встряхнуло, изображение пошло волнами. – Что это? – спросил он совсем другим голосом, на этом экран погас.
– Гори, ублюдок, – сказала она.
А Бобби рывком выбросило назад, в темноту…
Марли час проплавала среди медленного шторма, наблюдая за танцем шкатулочника. Угроза Пако ее не испугала, хотя она и не сомневалась в том, что он готов ее исполнить. Нет сомнений, уж он-то свою угрозу выполнит. Она понятия не имела, что может случиться, если взломают шлюз. Наверное, все умрут. Умрет она, и Джонс, и Виган Лудгейт. Может, вся эта подкупольная круговерть выплеснется в космос облаком, распуская лепестки кружев и почерневшего серебра, стеклянных шариков и обрывков веревки, и коричневых страниц старых книг, и навечно закружит по орбите вокруг оболочки сердечников. Что ж, это будет вполне в стиле – и художника, того, кто запустил шкатулочника, это бы только порадовало…
По кругу клешней с темперлоновыми подушечками пальцев бегала новая шкатулка. Забракованные прямоугольные фрагменты дерева и стекла, кувыркаясь, вылетали из фокуса творения, чтобы присоединиться к тысячам мелочей. И Марли, околдованная происходящим, с головой ушла в созерцание. Сквозь отверстие в полу протиснулся Джонс. Взгляд у него был совершенно безумный, а лицо покрыто пленкой грязи и пота. Вслед за ним на страховочном конце вплыл красный скафандр.
– Никак не загнать Вига в место, которое я мог бы загерметизировать, – сказал он, – так что это тебе…
Скафандр под ним сделал попытку нырнуть, и Джонс в отчаянии дернул на себя страхконец.
– Не хочу, – ответила Марли, не отрывая глаз от танца.
– Надевай! Сейчас же! Время вышло! – Губы парнишки судорожно подергивались, но никакого крика не получалось. Он попытался взять ее за руку.