– Но разве после его смерти вы не воспользовались своим правом и не взяли себе фамилию покойного супруга?
– Нет, я не могла заставить себя так поступить, тем более что со смертью своих детей я потеряла всякий стимул для подобного шага. Леди Бриджит и вы – единственные, кто знает, что я когда-то была женой и матерью. Не сумев уговорить себя взять фамилию Смелвуд (фамилию, которую после смерти моего Генри я не могла спокойно слышать) и понимая, что прав на фамилию Аннслей я не имею, я решила отказаться от обеих и с момента смерти отца ограничилась лишь именем, данным мне при крещении. – Она умолкла.
– Ах, дорогая мисс Джейн, – воскликнула я, – я вам бесконечно признательна за такой увлекательный рассказ! Вы не можете себе представить, как он развлек меня! Но неужели вы уже закончили?
– Могу только добавить, дорогая София, что приблизительно в то же самое время умер и старший брат моего Генри, в результате чего леди Бриджит, как и я, овдовела; а поскольку мы всегда любили друг друга по причине высоких отзывов о нас окружающих, хоть лично никогда и не были знакомы, то решили жить вместе. Мы написали друг другу и отправили письма в одно и то же время, настолько совпадали наши чувства и поступки! Мы обе с радостью приняли предложение, которое сделали и получили – стать одной семьей, и с тех пор живем вместе в любви и согласии.
– И это все? – спросила я. – Надеюсь, это все же не конец?
– Нет, это все; неужели вам доводилось слышать более трогательную повесть?
– Никогда, и потому она доставила мне столько удовольствия, ведь когда человек несчастлив, ничто не может так тронуть его чувства, как рассказ о несчастье другого.
– Ах! Но дорогая София, вы-то отчего несчастны?
– Разве вы не слышали, мадам, о свадьбе Виллоуби?
– Но милочка, почему вы так убиваетесь из-за его вероломства, когда вы с такой легкостью перенесли вероломство многих молодых людей до него?
– Ах, мадам, к ним я уже успела привыкнуть, но когда Виллоуби разорвал нашу помолвку, я не испытывала разочарования уже целых полгода.
– Бедняжка! – воскликнула мисс Джейн.
Письмо третье – от юной леди, оказавшейся в стесненных обстоятельствах, к подруге
Несколько дней назад я посетила закрытый бал, который давал мистер Пепелгэм. Поскольку матушка никогда не бывает в свете, она поручила меня заботам леди Гревиль, оказавшей мне честь заехать за мной по пути туда и позволившей мне сесть впереди, хотя последняя услуга оставила меня совершенно равнодушной, поскольку я знаю, что она считается весьма обязывающей.
– Что ж, мисс Мария, – произнесла ее светлость, увидев, как я подхожу к экипажу, – вы сегодня весьма элегантно выглядите: мои бедные девочки, увы, померкнут на вашем фоне; я только надеюсь, что ваша матушка все же не решится причинить себе горе расставанием с вами. У вас новое платье?
– Да, мэм, – как можно равнодушнее ответила я.
– Так и есть, и думаю, очень тонкое. – И она пощупала материал, когда я, с ее позволения, усаживалась рядом с ней. – Смею сказать, это очень умно с вашей стороны… Но должна признаться – вы ведь знаете, я всегда говорю, что думаю, – я считаю, вы совершенно зря пошли на такие расходы… Почему бы вам не надеть старое, в полоску? Конечно, не в моем обычае придираться к людям лишь потому, что они бедны, – ведь я считаю, что они более достойны презрения и жалости, нежели упреков в недостатке средств, особенно если они с этим ничего поделать не могут; но в то же время должна заметить: по моему мнению, ваше старое платье в полоску вполне сгодилось бы для своей обладательницы, поскольку, сказать по правде (а я всегда говорю, что думаю), я опасаюсь, что половина людей в зале не поймут, есть на вас вообще платье или нет; но, полагаю, сегодня вы намерены отхватить себе муженька… Что ж, чем раньше, тем лучше, желаю вам успеха.
– В самом деле, мэм, у меня вовсе нет подобных намерений…
– Никто никогда не слышал, чтобы юная дама признавалась, что охотится за состоянием, – рассмеялась леди Гревиль, но Эллен, я уверена, мне посочувствовала.
– Ваша матушка уже легла, когда вы вышли из дому? – спросила ее светлость.
– Но, мэм, – вмешалась Эллен, – сейчас ведь только девять часов.
– Верно, Эллен, но свечи стоят денег, а миссис Вильямс слишком умна, чтобы быть расточительной.
– Она как раз собиралась ужинать, мэм.
– А что она ела на ужин?
– Не знаю, я не обратила внимания.
– Хлеб с сыром [51] , полагаю.
– По-моему, лучшего ужина и желать нельзя, – возразила Эллен.
– У тебя нет причин желать его, – парировала ее мать, – поскольку тебе всегда подают ужин получше.
Мисс Гревиль преувеличенно громко рассмеялась, как она всегда делает в ответ на шутки маменьки.
Вот в такой унизительной ситуации мне пришлось оказаться, когда я вынуждена была ехать в экипаже ее светлости, но я не смела дерзить, поскольку маменька всегда учит меня проявлять скромность и терпение, если я хочу устроиться в этом мире. Она настаивает на том, чтобы я принимала все приглашения леди Гревиль, иначе, не сомневайся, я ни за что не вошла бы ни в ее дом, ни в ее карету ввиду неприятной убежденности в том, что там меня постоянно будут попрекать бедностью… Когда мы доехали до поместья Пепелгэмов, пробило десять часов – на полтора часа позже, чем нас там ожидали; но леди Гревиль – дама слишком светская (или, по крайней мере, считает себя таковой), чтобы быть пунктуальной. Танцы, однако, еще не начались, так как все ожидали мисс Гревиль. С момента нашего прихода прошло немного времени, когда меня пригласил на танец мистер Бернард; но когда мы уже вставали, он вспомнил, что оставил свои белые перчатки у слуги, и тут же поспешил за ними. Тем временем танцы начались, и леди Гревиль, идя в другую залу, прошла прямо передо мной… Она заметила меня, резко остановилась и, хотя мы были не одни, сказала:
– Ну надо же, мисс Мария! Как, разве вы не можете найти себе партнера? Бедная девочка! Боюсь, новое платье вы надели совершенно зря. Но не отчаивайтесь; возможно, вам все же удастся сделать круг-другой до конца вечера.
Произнеся это, она двинулась дальше, не слушая моих многочисленных уверений, что я уже обещала танец, и оставив меня в большом раздражении из-за того, что меня так опозорили перед всеми… Впрочем, мистер Бернард довольно быстро вернулся и, подойдя ко мне, как только вошел в залу, а сразу за тем введя в круг танцующих, надеюсь, избавил мою репутацию от тени, брошенной на нее леди Гревиль, на глазах у всех пожилых дам, слышавших ее речь. Вскоре мои беспокойства утонули в удовольствии от танца и от осознания того, что у меня самый приятный партнер из всех присутствующих. А поскольку он, более того, является наследником чрезвычайно солидного состояния, я заметила, что леди Гревиль не очень-то обрадовалась, когда увидела, кого он предпочел… Ее переполняла решимость унизить меня, и потому, когда мы сидели и отдыхали между танцами, она в сопровождении мисс Мейсон подошла ко мне с еще более оскорбительно важным видом, нежели обычно, и спросила достаточно громко, чтобы ее услышала половина присутствующих: