– О, черт возьми, я почти забыла обо всем этом. – Она затянулась, и огонек ее сигареты ярко вспыхнул в темноте. – Вы так мне и не рассказали, что вам удалось вытянуть из этого доктора.
– Он сказал, что вы – единственная, кто мог убить мисс Тарди.
Мертвое молчание было ему ответом, и Кадоган отчаянно клял себя за эти слова. Но сказанного не воротишь…
– Что он имел в виду? – тихо спросила Салли. – У него должна была быть какая-то причина так сказать.
Кадоган рассказал ей про неувязку со временем смерти.
– Но доктор мог и соврать, – заключил он.
– Вы правда так думаете?
– Если честно, нет, – ответил он после некоторого колебания. – Но это не должно вас тревожить. Должно быть, там оставалась какая-то лазейка. Если бы только знать… Или же он просто ошибся. – Но Кадоган и сам не верил в то, что говорил.
Последовала еще одна пауза.
– Понимаете, это совпадает с тем, что рассказали Россетер и эта Уинкворт, – продолжил он наконец. – Про «невозможное убийство» и про те слова Хейверинга, сказанные тогда, на месте: что, дескать, никто из присутствующих не мог этого сделать.
– Но ведь он и им мог солгать.
– Зачем?
– Потому что… Ну, предположим, потому, что он сам убил ее и знал, что истинное время смерти его выдаст.
– Но в таком случае зачем говорить, будто никто не мог совершить это убийство? В конце концов, в то время он не знал, что вы были внизу.
– Может быть, он кого-нибудь покрывал.
– Что ж, и это не вполне исключается. Но, ради всего святого, кого? – ответил Кадоган, глубоко вздохнув.
– Может быть, ту женщину? Вы сказали, что он знаком с ней.
– Да, но если бы вы ее видели… И, кроме того, она оставалась в одиночестве, только пока Россетер находился в комнате с мисс Тарди. Как она могла сделать это?
– Может быть, все они врут?
– И опять же зачем? Дело в том, что, если вы собираетесь отвести от себя или от кого-то еще подозрения в убийстве, вы не будете специально подстраивать, чтобы убийство казалось невозможным…
– А вам не кажется, что они могли сочинить эту историю после того, как узнали, что я была там?
Кадоган застыл на месте. Это и в самом деле казалось возможным. Но немедленно ему представилось очевидное возражение:
– В таком случае они не пытались бы избавиться от вас.
– Нет, пытались бы, потому что безопаснее для них было бы, чтобы никто вообще ничего не узнал, чем прибегать к выдумкам о том, будто это сделала я.
– Понимаю, но я все же думаю, что Хейверинг сказал правду.
Он так увлекся рассуждениями, что не понимал, что методически разрушает ее оборону. Но слезы, послышавшиеся в ее голосе, заставили его внезапно осознать это.
– Господи, – сказала Салли, – ну я и угодила…
– Чепуха! – энергично начал Кадоган, стараясь загладить сказанное. – Никуда вы не угодили. Мы знаем, что вы этого не совершали, и найти виновного – всего лишь вопрос времени. – Желая успокоить Салли, он положил руку ей на ногу, но опомнился и поспешно ее отдернул.
– Ну и осел вы! Не беспокойтесь, вы годитесь мне в отцы, – полусмеясь, выдохнула Салли сквозь слезы.
– Ну уж нет, не гожусь! – И они оба рассмеялись.
– Так-то лучше, – сказал он.
– Ох, я веду себя как ребенок. Не обращайте внимания. Ненавижу плачущих женщин.
– Ну, пудря нос в темноте, делу не поможешь.
– Нет уж, без этого никак нельзя. Но если я буду выглядеть так, словно вылезла из мешка с мукой, когда мы выйдем отсюда, вы ведь скажете мне, правда?
Кадоган обещал.
– Знаете, мне пора идти домой, – сказала она, – мама, наверное, волнуется, куда же я запропастилась.
– Нет, не уходите пока. Позвоните ей и останьтесь этим вечером с нами. К тому времени, как мы войдем в дом, Джервейс уже будет знать, кто убийца.
– Черт возьми, хотелось бы верить. Он странный человек, вам не кажется?
– Да, он может показаться таким, если вы привыкли к обычному типу дона. Но под этой маской… Ох, никому не пожелаешь такого врага. В нем есть нечто необыкновенное, что на первый взгляд, конечно, незаметно. Фен будто бы обезоруживающе наивен. Но если кто и может докопаться до сути этого дела, так это именно он.
– Но он знает о том, что произошло ночью, не больше, чем вы.
– Он лучше меня может свести концы с концами. Эта задача не для моего слабого интеллекта.
– И все же, как по-вашему, кто сделал это?
Кадоган задумался, вызывая в памяти скорее лица, чем факты. Россетер, с желтым восточным лицом, с выступающим вперед подбородком, с его профессиональной непринужденностью в манерах; Шарман, робкий, закутанный в шарфы, пьяный и ничтожный; мисс Уинкворт, с ее усиками и поросячьими глазками; Хейверинг, нервный, худой, неуступчивый, напуганный. Юрист и школьный учитель, мошенница, притворяющаяся медиумом, и доктор. Это в их руки та вздорная старуха передала свои дела и жизнь своей племянницы. Но, конечно, существовал и другой – загадочный Уэст. Заявлял ли он когда-либо свои права на наследство? Был ли он той силой, которая контролировала все эти махинации? Кадоган покачал головой.
– Многое в этой истории ясно, – произнес он вслух. – В ней прослеживаются три нити: план запугать мисс Тарди, план Россетера убить ее и еще чей-то план сделать то же самое. Две первых ни к чему не привели, и нет ничего, что может помочь найти решение в третьем случае. Честно говоря, у меня нет никакой идеи. Кажется, что решение состоит в выборе между Хейверингом, Шарманом и женщиной, так как никто другой не мог зайти в магазин. Но на этом исчерпывается то, что мне известно. И, как вы и сказали, всегда остается возможность, что они все лгут. Тогда все безнадежно, и мы можем попросту оставить эту затею.
В наступившей тишине они поняли, что дождь прекратился.
– Что ж, – сказала Салли, – вернемся и посмотрим, нет ли чего-нибудь новенького.
Не возобновляя разговора, они пересекли мокрую лужайку по направлению к колледжу и освещенному окну комнаты Фена.
* * *
Однако на пути их ожидала остановка. В проходе, который вел из сада в задний дворик, освещенном единственным фонарем под сводчатой крышей, они натолкнулись на пухлую маленькую фигуру мистера Споуда, направлявшегося туда же, что и они. Его лицо просветлело, когда он увидел Кадогана.
– А, вот вы где, старина, – приветствовал он их. – Вот удача!
– Послушайте, Эрвин, – строго сказал Кадоган, – не знаю, за каким чертом вы приехали в Оксфорд, но считаю, что очень бессердечно, когда я уехал на каникулы, преследовать меня, как привидение, и требовать, чтобы я читал лекции американцам по предмету, к которому они явно не питают никакого интереса.