Он нашел Фена в его комнате, тот заканчивал свои заметки о деле.
– Полиция окончательно постановила, что произошло самоубийство, и вот это, – указал он на маленькую стопку бумаги, – на некоторое время придется отложить. Кстати, – добавил он, – я решил, что делать.
Он передал Найджелу маленький листок почтовой бумаги.
На нем было три слова из сатиры Горация:
Deprendi miserum est [176] .
– «Скверно попасться…» – сказал Найджел. – Ну, и что из этого?
– Я опущу это в почтовый ящик сегодня вечером и передам свои заметки в полицию во вторник утром. Это даст е… – то есть убийце, крошечный шанс смыться. Кстати, надеюсь, все останется между нами. Я выяснил – это уголовно наказуемое деяние.
Он весело ухмыльнулся.
– Послушай, но в этом случае, – пробормотал Найджел, – ты действительно считаешь, что умно…
– …Безнадежно глупо, дорогой мой Найджел, – ответил Фен. – Но, так или иначе, я остаюсь хозяином положения. Я всегда могу сказать полицейским, что понял ошибочность моей идеи и так же растерян, как и они, и никто не сможет ничего возразить. Кроме того, если бы мы иногда не встревали в авантюры, жизнь была бы невыносима, – произнес он с таким выражением, будто поднимал на верхушку мачты флаг с черепом и костями.
Найджел хмыкнул, но было то в знак согласия или порицания – осталось непонятным. Фен написал на конверте имя и адрес, вложил листок и запечатал письмо.
– Надо доставить его в почтовое отделение после службы, – сказал он, кладя письмо в карман.
– Тебе не приходило в голову, – спросил Найджел, – что ты можешь подвергнуть опасности жизни множества совершенно невинных людей, толкая убийцу на побег?
На лице Фена внезапно отразилось волнение.
– Я понимаю, – кивнул он. – Это приходило мне в голову. Но я не думаю, что этот человек когда-нибудь еще совершит убийство. Скажи мне, – добавил он, поспешно уводя разговор от щекотливой темы, – ты до сих пор не догадываешься, кто это сделал?
– Я провел прошлую ночь за освященным традицией занятием всех добровольных помощников сыщика – составлял табличку с указанием времени событий того вечера. И, как я и думал, никакого озарения не воспоследовало. В любом случае половина утверждений в этой таблице либо не подкреплены доказательствами, либо вообще недоказуемы, так что нечего было и надеяться на что-то.
Он вынул листок бумаги и передал его Фену.
– Теперь дело за тобой, великий сыщик, – взглянешь на список, постучишь по нему пальцем и скажешь: «Это все объясняет».
– Да, так оно и есть, – согласился Фен. – Что я могу поделать, если ты так туп и ничего не понимаешь. У меня есть такая же табличка, где кое-что подчеркнуто и добавлено несколько замечаний. Посмотри на них снова, дорогой мой мальчик. Неужели ты не видишь: кое-что здесь так и бросается в глаза, словно бородавка на чьей-то лысой голове?
– Нет, не бросается, – растерянно уставился на листок Найджел. Там значилось следующее:
«Начиная с 6.00. Роберт, Рэйчел, Дональд и Николас в баре «Булава и Скипетр»; Изольда – в Брейзноуз-колледже; Хелен – в своей комнате; Шейла и Джин – в своих (три последних пункта – не подтверждены).
6.25. Дональд и Николас уходят из «Булавы и Скипетра», появляются в колледже примерно в 6.30, когда Рэйчел также уходит в кинотеатр (местонахождение которого не установлено).
6.45 (приблизительно). Хелен появляется в театре.
7.10 (приблизительно). Изольда уходит из Брейзноуза.
7.35–7.40. Изольда появляется в «Булаве и Скипетре» и разговаривает по телефону.
7.45. Хелен выходит на сцену. Дональд и Николас переходят в комнату напротив покоев Дональда.
7.50 (приблизительно). Роберт уходит из «Булавы и Скипетра» в колледж (не подтверждено).
7.54 (приблизительно). Изольда появляется в колледже.
7.55. Хелен уходит со сцены.
8.05. Роберт появляется в колледже.
8.21 (приблизительно). Роберт спускается в уборную.
8.24. Раздается выстрел.
8.25. Изольду находят мертвой.
8.45. Хелен опять выступает на сцене.
Джин и Шейла утверждают, что оставались весь вечер в своих комнатах (не подтверждено).
Рэйчел утверждает, что оставалась в кинотеатре до 9.00 (не подтверждено).
Дональд и Николас утверждают, что находились в комнате с 7.45 (не подтверждено).
– Не вижу, чтобы от этого была какая-нибудь польза, – сказал Найджел, – половина показаний может быть ложной.
– Несомненно так оно и есть, – спокойно ответил Фен. – Но как на многое проливают свет все эти «не подтверждено»! Все сразу становится ясным как день. Найджел, – добавил он, покровительственно похлопав его по спине, – скажи-ка мне, кстати, почему ты включил в список Хелен? Ты подозреваешь ее?
– Конечно же, нет. Но так он получается не столь коротким, а то было и вовсе смотреть не на что. Мне бы хотелось точно знать, что это не Хелен.
Фен усмехнулся.
– Нет, конечно, это не Хелен.
– По правде говоря, я только что попросил ее выйти за меня замуж.
Фен впал в восторг – впрочем, имевший свои границы:
– Голубчик мой! – воскликнул он. – Я в восхищении! Мы должны отметить это! Но не сейчас, – добавил он, невольно взглянув на часы. – Нам пора на вечернюю службу.
Он взял стихарь, висевший на спинке стула.
– Эта штуковина, – сказал он, перекидывая стихарь через руку, когда они вышли, – напоминает мне саван.
* * *
Войдя в часовню, Найджел был охвачен приятным чувством, которое обычно овладевает человеком, вернувшимся в знакомое по воспоминаниям место в уверенности, что оно осталось неизменным – и так и оказалось. В общем, в одном он всегда был склонен согласиться с Уилксом: реставрация сделана на славу. Часовня имела опрятный обновленный вид, в то же время не производя впечатления кричащей новизны, и, по счастью, здесь не было и следа того запаха ветхости, который почти всегда чуть заметно присутствует в старых церквях. Витраж, пусть и не из тех, что привлекает ценителей со всех концов страны, представлял собой вполне отрадное зрелище, а гладкие золотые трубы нового органа, поставленного в северной от алтаря части галереи семь лет назад, образовывали завораживающе простой геометрический узор. Место органиста и железная лестница, которой он пользуется для выхода, расположенная внизу ризницы, были укрыты от глаз за большой деревянной украшенной резьбой перегородкой. Над головой органиста было подвешено большое зеркало – средство, при помощи которого он мог видеть, что происходит внизу; из инструмента лились звуки той неуловимо дремотной импровизации, которую органисты, по-видимому, считают верхом возможных стараний, пока не начнется служба.