– Мне все равно, выживу я или умру. Безразлично. – Дождь стекал по ее волосам, капли хлестали по запрокинутому лицу.
– Я знаю.
– Не знаю, что ты можешь знать, – сказала она. – Ройбен, я никогда не сталкивалась с паранормальными явлениями, экстрасенсорикой, сверхъестественным. Никогда. Не знала предчувствий, не видела пророческих снов. Ройбен, мне никогда не являлись призраки отца, или сестры, или мужа, или детей. Ни разу они своим присутствием не подарили мне ни минуты душевного покоя. Ни разу у меня не появилось ни малейшего подозрения, что они где-то существуют. Я никогда не подозревала, что правила существования обычного мира могут быть нарушены. Ведь до твоего появления я там и жила – в обычном мире.
– Я понимаю, – сказал он.
– Ты был чудом, легендой, чем-то чудовищным и в то же время сказочным, радио, телевидение и газеты говорили только о тебе, о Человеке-волке, немыслимом существе, галлюцинации, химере… не знаю, какие еще слова подобрать – и все это о тебе, о тебе, – а ты был совершенно реальным, я видела тебя и прикасалась к тебе. И мне было все равно! Я не собиралась отступать. Мне было все равно.
– Я тебя понимаю. Все время понимал.
– Ройбен, теперь мне хочется жить. Хочу быть живой. Разве ты не видишь – я всеми фибрами своего существа хочу быть живой, и, ради тебя и меня, это и есть жизнь.
Он совсем было решился взять ее на руки и внести обратно в дом, но она сама отступила и вскинула руки к лицу. Ночная рубашка на ней совсем промокла и облегла грудь, прядки волос влажно темнели на лице. Ройбен сам продрог до костей, но это было не важно.
– Нет, – сказала она, отступив, но продолжая крепко сжимать отвороты его куртки. – Послушай, что я скажу. Ройбен, я ни во что не верю. Я не верю, что когда-нибудь снова увижу отца, или моих детей, или мою сестру. Я думаю, что они ушли навсегда и без возврата. Но я хочу быть живой. А для меня это значит, что мы не умрем.
– Я понимаю, – сказал он.
– Теперь мне не все равно, ты понимаешь?
– Да, – ответил он. – И, Лаура, я хочу понять больше. И пойму больше. Обещаю тебе. Так и будет.
– А теперь иди, пожалуйста, – сказала она. – А я скоро вернусь домой.
По пути к автомобилю он прошел мимо Тибо. Дородный и внушительный Тибо в блестящем черном плаще и с зонтиком, большим черным зонтиком, стоял под могучей дугласовой пихтой; возможно, Тибо кивнул ему, но он этого не заметил. Он просто сел в машину и поехал на север.
Домой он добрался к десяти часам; в доме было радостно, в воздухе витал густой приятный запах гирлянд из вечнозеленых растений, которыми были оплетены снаружи камины, где, как обычно, горел огонь, и в главных залах радостно сияло множество светильников.
Феликс, Маргон и Стюарт, сидя за обеденным столом, наскоро обсуждали планы на предстоящие Святки; перед ними лежали какая-то карта или схема на листе оберточной бумаги, пара желтых блокнотов и авторучки. Джентльмены щеголяли в пижамах и халатах с шелковыми отворотами, по моде Старого Света, а Стюарт был в своей любимой темной фуфайке и джинсах. Он выглядел точь-в-точь как добропорядочный американский подросток, случайно попавший в эпизод из фильма Клода Рейнса.
Увидев эту сцену, Ройбен тайком улыбнулся. Ему было очень приятно видеть их такими оживленными, такими счастливыми при ярком свете, приятно было обонять аромат чая и кексов и все те запахи, которые теперь ассоциировались у него с домом – воска, полироля, дубовых дров, горящих в каминах, и, конечно, свежий запах дождя, которому всегда удается пробраться в этот большой дом, этот дом с его сыроватыми темными закоулками, который впускал в себя очень многих, но очень мало кого принимал по-настоящему.
Пожилой камердинер, француз Жан-Пьер, принял у Ройбена мокрый плащ и тут же поставил для него на стол чашку чая.
Ройбен сидел молча, рассеянно попивал чай, думал о Лауре, вполуха слушал, изредка кивая, разговор о планах на Рождество и почти не замечал, что Феликс, увлеченный новым занятием, просто лучится радостью.
– Вот, Ройбен, ты и дома, – бодро воскликнул Феликс, – и пришел как раз вовремя для того, чтобы услышать о наших грандиозных планах, одобрить их и дать нам свое дозволение и благословение. – Он пребывал в своем обычном блеске, его темные глаза сверкали добродушным юмором, глубокий голос был исполнен ненаигранного энтузиазма.
– Дома, но смертельно устал, – сознался Ройбен. – И заснуть все равно не смогу. Возможно, эта ночь как раз подходит для того, чтобы мне побыть одиноким волком, Ужасом Мендосино…
– Нет, нет, нет, – негромко возразил Маргон. – У нас ведь так хорошо все получается, когда мы вместе, не правда ли?
– Вы хотите сказать – когда мы вас слушаемся, – уточнил Стюарт. – А может быть, нам с Ройбеном как раз и стоит сегодня выбраться вдвоем и поискать неприятностей, как и положено волчатам? – И он, немножко сильнее, чем нужно, стукнул Маргона кулаком по руке.
– Разве я не говорил вам, мальчики, – осведомился Маргон, – что в этом доме есть подземная темница?
– Ну, да, с цепями и всем прочим, – подхватил Стюарт.
– Именно так, – кивнул Маргон и, прищурившись, взглянул на Стюарта. – Как положено, мрачная, сырая и, вообще, ужасная. Не хочешь пожить там некоторое время?
– Только если мне дадут с собой мое одеяльце и ноутбук, – ухмыльнулся Стюарт, – и будут кормить вовремя. Я не прочь был бы немного отдохнуть.
Маргон снова насмешливо рыкнул, покачал головой и прошептал:
– Они меня обходят стороной – те, что, бывало, робкими шагами… [3]
– О, только не надо этих тайных переговоров на языке поэзии! – взмолился Стюарт. – Я их не переношу. Здесь столько поэзии, что у меня дух захватывает.
– Джентльмены, джентльмены… – вмешался Феликс. – Пусть все будет весело, бодро и в духе праздника.
Он пристально взглянул на Ройбена.
– Кстати о темнице. Я хотел показать тебе скульптуры для вертепа. Это Рождество будет прекрасным, если, конечно, позволит молодой владелец дома.
И он тут же ударился в пояснения. Шестнадцатое декабря – за две недели до Рождества – будет прекрасной датой для того, чтобы устроить рождественский фестиваль в Нидеке, а здесь, в доме, – прием для всех жителей округа. С наступлением темноты киоски и магазины в «деревне» – так Феликс обычно называл город – закроются, и все смогут прийти в Нидек-Пойнт на вечерний праздник. Конечно, должны прийти родственники Ройбена и Стюарта и их старые друзья, которых они захотят пригласить. В такое время стоит вспомнить всех. А отец Джим может привезти из Сан-Франциско своих «несчастных», для них можно даже заказать автобус.