О бруствер застучали пули, левее в траншее опять разорвалась мина, а через какую-то минуту все вокруг грохотало, визжало и свистело, летели комья земли, воняло порохом и гарью.
От полуразрушенных домов стоявшей позади деревни взлетали обломки бревен и снопы искр, где-то недалеко жутко выла собака.
– Посмотри, опять идут, – Очерванюк легонько тронул Мазурина за рукав.
Метрах в пятистах от рощи показалась редкая цепочка немцев в шинелях. Мазурин вгляделся в быстро бегущие фигурки, посчитал их глазами. Выходило не менее сотни.
– Сколько у вас людей, Толя?
– Перед налетом с нами оставалось двадцать три, – ответил Очерванюк.
Мины продолжали рваться так же часто, но Вольхин, очнувшись от оцепенения смертельной усталости, побежал по ходу сообщения к ближайшей пулеметной точке, которая все еще молчала. С обеих флангов роты работали короткими очередями оба его станкача, кое-где стреляли и из винтовок, но расчет центрального пулемета молчал. Когда Вольхин подбежал к нему, то увидел, что оба номера сидят на корточках. Он хотел было закричать на них: «Почему не стреляете!», но увидел, что у обоих головы опущены на грудь, каски закрыли лица, а через ватники на груди и плечах проступили пятна крови.
Чертыхнувшись, Вольхин быстро осмотрел пулемет. Лента была заправлена новая, он выпустил ее несколькими очередями по группе немцев, бежавших в рост в левой части сектора обстрела, заставил их залечь, прислушался к звукам боя и, не услышав через две-три минуты своего левого пулемета, побежал по траншее на свой НП. На двухстах метрах позиции его роты остались всего семеро бойцов. Трое, убитых уже в этой атаке, лежали, чуть присыпанные землей от взрывов на дне траншеи.
Очерванюк стрелял из ручного пулемета куда-то влево, откуда то и дело выскакивали фигурки немцев.
– Обходят нас, командир. Неужели первый взвод весь?
Мазурин стрелял из винтовки, тщательно целясь и аккуратно передергивая затвор.
«Вот тоже, пришел не вовремя, – с неприязнью подумал о нем Вольхин. – Убьют – отвечай за него».
Зазуммерил телефон, и Вольхин быстро снял трубку.
– Да! Товарищ капитан! Идут через левый фланг! До двух взводов. Да нечем мне контратаковать, нас четверо на НП. Да и всего-то человек пятнадцать осталось… Если уже не поздно! – и положил трубку. – Шапошников звонил. Разрешил оставить позиции и вывести роту из боя. Я так понял, что и весь полк за реку уходит, – сказал Вольхин Очерванюку.
– А роту куда вывести-то? – спросил Очерванюк.
– За реку, куда же еще. На Медведки надо отходить.
Оставив своего второго взводного младшего лейтенанта Солдатенкова с шестью бойцами прикрывать отход остальных, Вольхин приказал Очерванюку отводить остатки роты к мосту через Красивую Мечу, который, на их счастье, удачно прикрывался от противника отлогой горой.
– Продержись, Коля, хотя бы полчаса, а там уходите, – сказал Вольхин Солдатенкову, видя, как немцы, человек пятьдесят, снова дружно поднялись для очередного броска. – Черников, сколько у тебя лент осталось?
– Двенадцать еще, командир.
– Пока все не израсходуешь, сиди тут. Понял?
Остатки роты Вольхина удачно перемахнули через реку и метров через триста заняли отрытые еще неделю назад местными жителями окопы на высотке. Отсюда хорошо было видно и оставленную совсем уже сгоревшую деревню Верхний Изрог, и уходящее на север к Туле шоссе, ради защиты которого они и дрались здесь столько времени, и черневшее избами Яблоново на юго-востоке, где тоже шел бой.
Часа через два к Вольхину присоединился и Солдатенков с пятью бойцами. Вольхин был уверен, что вряд ли кто-нибудь из них выйдет оттуда живым, и был удивлен, что их осталось чуть больше, чем могло бы остаться.
– А Черников? – спросил Вольхин, заранее зная ответ, потому что если его нет с ними, то раненого они бы не бросили.
– Погиб Петро, на последней ленте, – ответил Солдатенков. – Если бы не он, то не стоял бы я сейчас перед тобой…
Вольхин вспомнил лицо этого паренька. Простое, русское рязанское лицо, без особых примет, безусое, краснощекое. И теперь тронутое смертельной белизной…
– Слушай, политрук, – подошел Вольхин к сидящему в окопе Мазурину, – давай-ка в Медведки. Там, наверное, штаб дивизии. Доложи им обстановку. Может быть, подмогу нам пришлют. На полк-то какая нам надежда… – посмотрел он на Очерванюка.
– Держи, Толя, – Мазурин подал руку, – когда теперь увидимся, не знаю, – и подумал: «Если вообще увидимся…»
Мазурин ушел в Медведки, а Вольхин с Очерванюком сели думать, как похитрее растянуть пятнадцать человек по окопам, чтобы и оборона чувствовалась, и можно было бы удержаться. Надо было найти соседей, хотя бы увидеть их, доложить о себе в штаб полка и одновременно быть готовыми встретить немцев, надо было и думать, чем накормить людей, которые ничего не ели со вчерашнего вечера, когда завтрак и обед были в ужин.
Николай Мазурин нашел в Медведках только два наших орудия и пулеметную роту. Командир ее, младший лейтенант, сказал, что штаб дивизии уехал на машине в Закопы, и Мазурин решил идти туда пешком.
В третьем часу дня, отмахав по снежному полю километров пять и никого не встретив, он вышел на восточную окраину деревни. У стоявшей прямо в поле, на открытом месте, машины он увидел несколько человек и среди них знакомые фигуры полковников Гришина и Яманова. Оба они внимательно смотрели в бинокли на западный берег Красивой Мечи.
– Я тебе говорю – прорвались! – услышал Мазурин слова Гришина. – Ну, Фроленков. Все-таки пропустил!
Скоро отчетливо стало видно, как с холма по направлению к ним спускаются пять танков.
– Яманов, – крикнул Гришин, – быстро все в машину и в Ефремов. – «Удивительно, что еще не стреляют, разнесут всех в щепки».
Все бросились к машине, а полковник Гришин с адъютантом побежали в окопчик. Танки медленно приближались, и стреляло по ним всего одно орудие, приданное штабу от артполка. Скоро Гришин увидел, что от расчета орудия остался всего один человек.
Орудие стреляло редко, но снаряды ложились хорошо. Один танк встал и загорелся, а остальные притормозили, постреляли с места и минут через пять повернули на запад, видимо, не рискуя идти вперед без пехоты.
– Ваня, сбегай к орудию, помощь окажи, если надо. И фамилию спроси, кто стрелял, – приказал полковник Гришин своему адъютанту Мельниченко. Он коротко вздохнул, достал папиросы, ругая себя, что не уехал со всеми, а остался, сам не зная зачем, как будто мог один остановить эти танки.
– Там один живой, политрук Луценко, из артполка, – доложил бегавший к орудию Мельниченко. – Ранен тяжело, но санинструктор подошел, перевязывает.
Посмотрев в бинокль, полковник Гришин увидел, что танки противника ушли за линию нашей обороны и оттуда уже постреливают им вслед из пулеметов – это Фроленков закрывал образовавшуюся брешь.