– Нужен он мне, – скривилась Агата. – Да я сама теперь выбирать буду, с кем быть и как. И школа мне ваша не сдалась. В другую перейду. Где умных побольше! Ты думаешь, чего я голову не мою?

– Шампунь кончился.

– По роли так! – Агата подвинулась на табуретке, откидываясь на стену, закинула ногу на ногу и стала ею покачивать: слово – вверх, слово – вниз. – Попросили. Моя героиня в лесу живет, в землянке, у нее не может быть голова чистая. Да еще велели привыкнуть, чтобы в кадре от грязной головы не чесаться. Вот я и привыкаю.

Представился лес, светлый такой, с березками, река, мелкая, с перекатами, и избушка…

Зашипела выкипавшая вода. Емельянов щедрой рукой сыпал длинные макаронины в широкий зев кастрюли, подпихивал их ладонью, чтобы быстрее размягчались и ложились на дно.

– Через десять минут приходи, все будет готово.

– Я и посидеть могу.

На кухне была настоящая жизнь, покидать ее не хотелось.

– Иди, иди, – подогнал Емельянов, поворачиваясь к Агате с ножом в кулаке. – Руки помой, уроки сделай! И не смотри так! Глаз у тебя черный, еще сморгнешь макароны, они слипнутся.

Вылезшая из кастрюли пена радостно зашипела на раскаленной решетке.

На руки Агата согласилась. Она стояла в ванной, смотрела на свое отражение и радовалась непонятно чему. Вот ни за что бы не подумала, что Емеля может так поднять настроение. В школе ведь дурак дураком. Улыбки его эти вечные…

Макароны получились сказочные. Слегка поджаренные, хрустящие, с аккуратными кубиками морковки. Масленый горошек вертелся, не желая накалываться на вилку.

– Это меня батя научил, – рассказывал Андрей, старательно вытягивая из спагетти вилку с добычей. – У меня мать как-то положили в больницу, мы одни остались. Две недели жили на том, что находили дома. Хватило, еще и осталось. Макароны там всякие, крупы, замороженности разные, банки какие-то. Прямо не кухня, а погреб. Мы были уверены, что кто-то специально подкладывает. Особенно сахар никак не кончался.

– А зачем вам много сахара?

– Для компотов. Я компоты люблю. У тебя сухофрукты есть?

Агата оглядела кухню. Теперь она не была уверена, что здесь чего-то нету.

Разомлевшие после обеда, они сидели в комнате и смотрели на пустой стол. Потому что смотреть было больше не на что. Идея с телевизором не вдохновляла.

– Слушай, а ведь мать не могла унести комп! – не выдержал деятельный Емеля, и его лицо озарила радостная улыбка надежды. – Наверняка у себя спрятала. Может, поищем?

Емельянов оказался настойчивым, он перерыл шкафы, открыл все ящики. Первыми из-под дивана, где, казалось, и места не было, на свет появилась коробка с ноутом, а за ней диски и роутер.

– Живем! – ликовал Андрей, поглаживая ладонью черную крышку компа.

Агата лежала на кровати, таяла в разлившемся по телу умиротворении и размышляла, что неплохо бы Емельянова отправить в рейд по квартире. Пускай он еще что полезное найдет. А лучше пускай разыщет муку и блинов испечет. Как раз и варенье из холодильника пригодится. Страшно полезный человек оказался Емеля, хоть и являл поначалу бестолковость. Уютный такой, не раздражающий. Забился в мамину комнату и щелкает там себе по клавишам.

Глава шестая
Эльф

Ей снился галчонок. Большой серый клюв, желтый по краю. Голубой глаз. Глаз преследовал. Как ни отворачивайся, он смотрел. Черная точка зрачка на голубом фоне. Круглый. Очень настороженный. Клюв был распахнут. Черный язычок. Галчонок сидел в траве и клекотал. На голове топорщились пушинки. Черные корявые лапы скребли землю. Птенец пытался встать, но заваливался набок. Одно крыло воинственно отставлено, второе висит. Агата тянула руки к галчонку, но он бился, запутываясь в траве. Смотрел недовольным голубым глазом. Хрипел горлом. От этого хотелось пить. Распахнутый клюв. Желтая окаемка такая беспомощная.

От желания крикнуть сохнет во рту. От голубого взгляда не спрятаться. Клюв огромный. Вот-вот ударит. Хрип звучит в голове.

Это был сотовый. Он лежал на тумбочке и натужно гудел. Потертая лаковая поверхность мебели окрашивалась в голубой свет.

Агата откинулась на подушке, пытаясь вернуть сон.

Сотовый был не ее.

– Это чего? – хрипло спросила Агата. – Емельянов!

– Батя звонит, – отозвался Андрей, и Агата чуть не вскрикнула от страха: он стоял около ее кровати. – Третий раз уже. – И уселся поверх одеяла.

– Так ответь! – От неприятного сна ломило тело. И чего она вспомнила этого галчонка? Десять лет прошло.

Емеля молчал. Телефон тоже. Но Емеля дольше. Телефон опять осветил тумбочку.

– Ты чего не отвечаешь? Ты чего?

Андрей лениво протянул руку. Вибрация прекратилась.

– Алло, – тихо произнес он в освещенное окошко.

Агата приподнялась на локте. Что-то как будто щелкало. Емельянов шевелил пальцами босых ног.

– Пап, ну чего ты? – тихо бормотал Емеля. – Приду. Не потерялся. Чего я, маленький, что ли? Пап, хватит. Ну ладно. Чего ты? Нормально все. Ну подумаешь. Да ел я, ел. Ну хорош уже. Понял, понял. Рядом. Спал. Не слышал. Спал, говорю. Забыл… Ну договаривались. Чего? Десять.

Уйдет.

Агата села в постели. Смотреть на Емелю было неприятно. Скукожился он как будто, ссутулился. Сидел, трогая пальцами голые ступни.

– Ну все, все, понял, – прошептал Андрей и отвел телефон. Он поискал, куда сунуть трубку, но так и оставил ее в кулаке, перегнулся через колени, заглядывая под кровать. – Носки-то мои где?

Он встал, растерянно глядя вокруг. И даже улыбка его не спасла.

Агата отвернулась. Взгляд уперся в потертый цветочный узор на стене.

Когда-то этот узор ей нравился. Она придумывала истории о путешествиях. Точно! Это был цветочный поезд. Чушь!

Агата сбросила одеяло.

Емеля стоял в прихожей, нерешительно глядя на свою обувь. В одном носке.

– Ну давай, короче, – пробормотал он, влезая в ботинки. Голая ступня застряла. Он нагнулся, возясь со шнурками. Стоял, отклячив тощий зад. Так и хотелось по этой оттопыренности двинуть. Хотелось, а потом перехотелось.

– Ага? – Емеля похлопал себя по карманам. Что-то у него там звякнуло.

Дверь открылась и закрылась. Щелкнул замок.

– Лебезятник! Маменькин сынок! – вскрикнула Агата и вдруг увидела носок. Он сиротливо лежал посреди комнаты. Схватила, бросила вслед ушедшему. Носок вяло развернулся и упал в двух шагах от Агаты. Весь в хозяина. – Алло, папочка! Я уже бегу! – передразнила она Емелю. – Рохля! Тюхля! Мюхля! Какого черта ты не выключил телефон!

Агата перебежала комнату, резко отдернула штору, встала к окну.