Мама вынырнула из толпы, снова спряталась за чью-то спину. Показалась. Люди как деревья – за ними так удобно прятаться.
– Мама!
Ничего не изменилось. Деревья, то есть люди, все так и шли, редкими кустиками мелькали дети.
– Агата? – выдохнула мама, замирая.
– Привет! – приподняла Агата руку. – Как ты?
– Агата! – Мама зашагала быстро-быстро, порывисто обняла. – Агата!
– Ну ладно, чего ты, ну ладно, – бормотала Агата, поглаживая маму по плечу. Ты, это, домой приходи. А то я чего-то без тебя… никак.
– Агата, – мама провела ладонью по лицу, смахивая слезы, – я так соскучилась! Ты не думай, я все про тебя знала. Мне каждый день звонили. И Дарья Викторовна, и Ванечка.
– Ванечка?
– Да-да, его Дарья Викторовна просила. Ой, как хорошо, что ты пришла… – Мама опять заплакала.
– Ну, ты это… придешь?
– Конечно. Конечно приду! А ты сейчас куда? В школу, да? Ой, ты, наверное, опаздываешь.
– Ничего, – смутилась Агата. – Я теперь отличница. Можешь в электронном дневнике посмотреть.
– Агата… Какая ты стала. Ой, прическу новую сделала.
– Это я так, вчера… Придешь?
– Да, да. – Мама искала платок и не находила его. – Ты иди. А то совсем опоздаешь. И мне тут тоже… надо. Агата…
– Только обязательно приходи. – Агата отступила. – Приходи. Ладно?
– Приду. Вещи заберу и приду. Ты в школу сейчас, да? В школу?
И Агата пошла в школу.
– Гатка! – кинулась к ней Синявина от порога класса. – Какая ты!
– Какая? – напряглась Агата. Ничего хорошего Ленка сказать ей с утра не могла.
– Красивая! А правда, что вы с Емельяновым девчонку из пруда спасли? Ночью.
– Из какого пруда?
– Из Оленьих прудов! Вы туда пошли, а там тонут.
– И что мы там ночью с ним делали? – тихо спросила она. Как только станет волшебником, превратит Емельянова в Пиноккио и каждый раз за вранье у него будет вырастать нос. И дятлы ему в этом не спасение.
– Гуляли, наверное, – пожала плечами Синявина. – Он только что у Даши отпрашивался. Сказал, что после вчерашнего у него горло болит.
– Странно, что не другое место.
– Ой, рассказывай! – не стала вдаваться в тонкости здоровья Емельянова Ленка.
– Снег видела? – Агата показала на тающие остатки ночного пиршества за окном. – Не тонул никто. Наоборот. Мы идем, а там девушка сидит, прямо на бережку. Встать не может.
– Ударили, что ли?
– Хуже – примерзла. Так долго сидела, что не заметила, как вокруг лед образовался. Она туда-сюда – никак. Андрей кинулся и дыханием ее своим отогрел. И еще руками.
– Да ладно!
– А насморк, думаешь, у него откуда?
Синявина задумалась, сопоставляя полученную информацию.
– А знаешь, – радостно сообщила она, – ко мне Стрельцов подошел, спросил, что я вечером делаю.
– И что ты вечером делаешь?
– Сначала ничего, а теперь вот с ним встречаюсь.
Агата замерла. Круто! Прямо не отличник, а стахановец какой-то.
– Ну? Чего молчишь? – заволновалась Синявина. – Как у тебя с Емельяновым?
– Что с Емельяновым? – не поняла Агата.
– Вы же вместе. Васёк до сих пор обижается, что ты с Андреем теперь.
– На кого обижается?
– Кто?
– Будут драться.
– Да иди ты! Кто с кем?
– Пойдем спросим.
Лена послушно побежала следом. Все равно у них была алгебра.
– Варнаева! – тут же заметила ее классная. – Говорят, ты теперь герой.
Класс заржал. Особенно старался Васёк. Он сидел отдельно от Смоловой и всеми силами показывал свою независимость. Агата кивнула Лене – мол, иди, прикрою – и вдоль доски похромала к своему месту.
– Только учусь, – лениво бросила она. – Это Емельянов у нас герой-герой. Там около пруда еще мины взрывались, так он на них грудью кидался, чтобы осколками людей не зацепило. Теперь он не скоро в школу придет. У него открытая рана сердца.
– Видела я ваши раны, – утомленно отмахнулась от нее Дарья Викторовна. – До сих пор не могу понять, почему вы такие.
– Какие? – крикнул Волков.
– Бестолковые.
– Это чтобы люди на нас смотрели и старались быть другими, – произнесла Агата, тяжело опускаясь на стул – устала она сегодня ходить. – Ярче, интересней, небестолковей.
– Может, и так. Но с вами-то что делать? То вы в лесу бегаете, то совместные ужины устраиваете.
Агата смотрела перед собой, но почему-то видела вчерашние листки Стрельцова. Не она одна тут сказочник. Вот еще будущий Байрон выискался! И кто бы подумал, что он ведет такую активную общественную работу…
– Не садись, не садись. Раз пришла, иди отвечать.
Можно было, конечно, сказать Стрельцову все, что она о нем думает: чистоплюй и задавала, еще и карьерист, выслуживается перед Дашей. Но пусть живет. У него впереди долгая счастливая семейная жизнь. На этой ее мысли урок закончился.
– Хорошо выглядишь, – остановился около ее парты Ванечка, поправил застежку на чемодане. Пальцы длинные, тонкие.
– Иди-иди, не отсвечивай!
– А с ногой что?
– Ты еще и Айболит?
Стрельцов последний раз щелкнул замком и пошел прочь.
– Ну, что скажешь? – тут же бухнулась на стул перед партой Агаты Лена.
– Совет вам да любовь! – Агата с трудом выгреблась из-за парты. Нога болела все сильнее.
– Злая ты!
– Злая зая, а я не злая. Вы мне надоели.
– Если не хочешь со мной говорить, придумала бы другой повод поссориться!
Лена помчалась из класса. Волосы у нее сегодня были собраны в хвост, и этот хвост от бега мотался туда-сюда маятником, показывая раздражение хозяйки.
Дарья Викторовна закрыла журнал:
– Ну что, как жить думаешь?
– Подаюсь в волшебники. Там как раз вакансия открылась.
– А серьезно?
– Так я серьезно. Собираюсь совершать чудеса. У вас учиться.
Обид хватило Синявиной на урок, на следующей перемене она уже награждала Агату тоскливыми взглядами. Так Стрельцову и надо! В следующий раз будет думать, кого на свидание зовет. Хотя ничего с ним, конечно, не будет. Стрельцов – памятник, он даже голубей у себя на голове переживет.