Я, как могу, утешаю ее, говорю, что мне тоже пришлось не сладко, а моя грубость только оттого, что я сильно за нее беспокоился. Последний момент действует на нее особенно успокаивающе, и она продолжает, время от времени все еще тихо всхлипывая:
— Я поняла, что ошиблась, но было уже поздно. Короче, привезли меня сюда. Кроме того, о ком я упоминала, в машине были еще трое человек. Я, признаться, думала, что они ко мне начнут приставать, но ничего подобного не случилось. Потом звонили тебе. А потом они разделились. Двое уехали и я осталась в том виде, в котором ты меня нашел в компании двух других придурков. Правда, я им сказала, что если они будут плохо ко мне относиться, ты им поразбиваешь головы.
— А они?
— Только посмеялись и все! Не поверили, наверное.
— Теперь, думаю, поверили. Они… — говорю я и тут же замолкаю на полуслове, так как замечаю, что Маргарита, утратив уже появившейся на щеках румянец, снова становиться белая, как свадьба на Северном полюсе.
Следуя за ее взглядом, я оборачиваюсь в сторону горящего экрана, но ничего, кроме помех не вижу. Камера вырублена. Это означает одно. У нас гости.
Мы с Сорокой переглядываемся.
— Что, будем сматываться или вызовем твоих коллег? — спрашиваю его мнение.
— Думаю, что сматываться поздно, — отвечает Сорока.
Все, времени у нас больше нет. Оставив Игоря связываться по мобиле с ментами, я хватаю автомат и направляюсь к выходу. В принципе, если они еще на улице, не все потеряно. Сюда ведет только один путь, и он очень хорошо простреливается. Любой идущий по коридору будет представлять из себя отличную мишень и, заняв позицию на ступенях ведущих в лабораторию, можно обороняться очень долго. Пока не закончатся патроны… или нападающие.
Протягиваю руку к дверной ручке, но открыть ее не успеваю. Она распахивается сама, отбрасывая меня в сторону, щелкая по челюсти. В дополнение я получаю дубинкой по голове, падаю на пол, и уже сквозь окутавший голову туман слышу: «Всем лицом вниз! Руки за голову! Милиция».
Мерный, монотонный звук падающей с крыши капели будит меня. Выбрасываю руки из-под одеяла и сладко, с наслаждением настоящего гурмана, потягиваюсь. Давно я так хорошо не высыпался. Сколько же я дрых? К сожалению мой «Romanson», подаренный коллегами по «Зете +» на прошлый день рождения, был разбит во время визита к Харину. Хмурый, затянутый тучами кусочек неба, видимый в окне, не дает ни малейшего намека на время и я, оторвав голову от подушки, осматриваю стены незнакомой комнаты.
Китайские кварцевые часы с претензией на дорогие, висящие аккурат над моей головой, отщелкивают одиннадцать минут третьего. Пожалуй, пора вставать. Откидываю одеяло и нехотя сажусь. Уютная, в меру мягкая, как раз для моей спины, кровать, запах свежего постельного белья никак не хотят расставаться со мной и заставляют снова упасть на подушку.
А почему собственно пора? Куда мне торопится? На работу не надо, дома тоже делать нечего. Куда опять срываться и бежать сломя голову, когда мне сейчас так хорошо и уютно? Можно возразить, что у меня еще целый ворох недоделанных дел и это правильно. Вот только пусть этот ворох идет сегодня подальше. Я ничего не хочу делать. И это пасмурное небо, в то время как ты лежишь под теплым одеялом, только добавляет ощущения покоя и уюта.
Человек изначально создавался Богом как существо ленивое и праздное. Зачем же идти против природы? Адам и Ева целые дни напролет гуляли по райскому саду, спали на мягком душистом сене, обжирались бананами и ничегошеньки не делали. Угораздило ж их нажраться тех зловредных яблок. И понеслось. Сначала подавай огонь, потом одежду, потом колесо и кухонный комбайн от фирмы «Samsung».
Так тихо сам с собою беседуя, я продолжаю тащиться в постели, попутно разглядывая (спать больше не хочется) окружающий меня интерьер. На стене под часами висят портреты мужчины и женщины в прикидах, которые сейчас уже никто не таскает. Мебель в приютившей меня комнате старая, эпохи семидесятых, купленная после телефонного звонка Петра Сидоровича Кларе Львовне, хорошей знакомой Серафима Андреича. По-другому, гарнитуры, телевизоры и холодильники в те времена не покупались.
Справа от кровати стоит комод, на котором нашли свое пристанище круглое зеркало на нержавеющий подставке и небольшой фарфоровый слон. Смотрю на этого фарфорового уродца и улыбка до ушей мимо воли появляется на лице.
Когда я еще был лопоухим ребенком и ходил в шестой класс средней школы, наш классный руководитель, учитель русского языка и литературы Наталья Александровна Чуркина, вместо того, чтобы учит нас «великому и могучему», львиную долю времени тратила на то, что вдалбливала нам, что мы обязаны быть настоящими строителями светлого будущего. Тех деток (в том числе и меня), чьи качества, по ее мнению не дотягивали до того, чтобы претендовать на звание «строителя» она называла жалкими приспособленцами и мещанами, предел мечтаний которых кружевная салфеточка на столе с четырьмя фарфоровыми слониками по краям. Я ненавидел Наталью Александровну и уже тогда дал себе слово, что когда вырасту, то назло ей, с первой же зарплаты обзаведусь такой вот скатерочкой со слониками. Но время прошло, наезды Чуркиной стушевались в памяти, и обещание свое я так и не выполнил.
Под двери комнаты просачивается идущий с кухни аромат чего-то вкусного. Я еще раз потягиваюсь и быстрым, волевым решением вырываю себя из постели.
Странное дело, как только я оказываюсь на ногах и одетый, то совсем недавнее чувство расслабленности мгновенно испаряется и я с головой погружаюсь в события, имевшие место несколько часов назад на фармацевтической фабрике.
Оказалось, что выстрелы привлекли внимания сотрудников патрульно-постовой службы, находившихся неподалеку. Сами они лезть на территорию фабрики побоялись, но сообщили дежурному, который поднял по тревоги группу захвата.
Ментовское удостоверение Сороки и уверения, что мы не бандиты, а хорошие, и пришли, чтобы освободить заложницу, поначалу особого успеха не имели и лишь потом, когда один из офицеров звякнул дежурному в райотдел, и личность Сороки подтвердили, с нас сняли наручники. Сорока тоже звонил, и очень скоро после этого в подпольной лаборатории появилась целая толпа людей в штатском, половина из которых держала в руках разнообразные приборы. Эти люди тут же засновали взад-вперед, все внимательно осматривая, изучая, записывая и фиксируя на фотокамеру. Химики и оставшийся в живых бандит после блиц-допроса оправились на отдых в следственный изолятор.
— Надеюсь, ты проводишь меня домой? — спрашивает уставшая от перипетий Маргарита.
— Прошу прощения, — отвечает за меня Сорока, — но Сергей Николаевич нам еще понадобиться. Вас сейчас отвезут домой, я уже распорядился. С охраной. Лысков вас навестить позже.
Еще раньше, добираясь в «Чезаре», мы с Сорокой условились, что в случае вмешательства правоохранительных органов рассказать им историю о том, что когда у меня похитили любимую женщину, я не стал ставить в известность милицию, боясь, что в этом случае ее могут убить, а обратился в неофициальном порядке к своему знакомому Игорю Сороке, так как слышал про него, что он, во первых, мент, во-вторых, надежный и порядочный человек. О том, что же хотели от меня преступники, я не знал (что в тот момент соответствовало истине), но, взвесив все известные факты в деле Коцика, мы решили попытаться поискать Маргариту на фабрике, где тот был директором. О том, что случилось в доме у Харина и о смерти Беднова, разумеется, ни сном, ни духом.