— …Мне не нравится, — озабоченно говорит Федоров своему адъютанту, — что это чмо, напирая на свои права совладельца «Чезаре», постоянно сует свой нос в нашу работу. Просто финансовые отчеты о деятельности компании его, видите ли, не устраивают! Приличные дивиденды тоже не устраивают!.. Итальяшек устраивают, а его нет! Настаивает на немедленной инвентаризации не только активов, но и производственных корпусов, всех полезных площадей, а этого нельзя допускать ни в коем случае. Если мы позволим ему замутить эту историю с инвентаризацией, то члены комиссии, рыская по территории, непременно накнокают и наркотики. Говорит, что если я не дам добро на инвентаризацию, он будет поднимать этот вопрос в суде. Слишком любопытным стал господин Аверкиев в последнее время. Надо что-то решать. Что скажешь, Дима?
— Любопытство сгубило кошку, Алексей Михайлович, — ответствует тот и поясняет, — так говорят в Англии.
— Вот и займешься этим! — выносит вердикт Федоров. — И пусть больше не путается под ногами. У нас, слава богу, не Англия и любопытство губит не только котов.
Демонстрация длится еще несколько минут на протяжении которых, Федоров подбрасывает дополнительную парочку весьма огорчительных для своих избирателей и сторонников подробностей своей деятельности. Потом кассету выключают, в телевизоре снова появляется Баландин-Христофоров, который принимается комментировать показанное.
— Считаем нужным напомнить телезрителям, — в частности говорит он, — что упомянутый в разговоре Аверкиев в прошлом руководил «Медфармпромом № 4», превращенным в последствии в совместную фирму «Чезаре». Он и Федоров до недавнего времени были партнерами и основными акционерами этого предприятия с нашей стороны. В конце января текущего года Аверкиев погиб при пожаре собственной квартиры. После этого печального случая, его наследники уступили доставшиеся им акции «Чезаре» Алексею Федорову. Согласно выводам следственной комиссии возгорание в жилище Аверкиева произошло в результате упавшей на пол непотушенной сигареты, а сам хозяин в этот момент находился в состоянии сильного алкогольного опьянения, однако теперь в прокуратуре вынуждены будут изменить официальную точку зрения на причины трагедии. Кстати, нашим правоохранительным органам уже давно пора задать вопрос, а не слишком ли много в окружении Федорова происходит случайных смертей и так называемых «несчастных случаев» с летальным исходом: его шофер, охранник, секретарь-референт, деловой партнер, а теперь директор и главное доверенное лицо. Кто следующий? Не пора ли, наконец, поставить точку в этой траурной эстафете и до конца разобраться с деятельностью господина Федорова, не пора ли…
Я щелкаю пультом дистанционного управления, телевизор гаснет. В комнате становиться тихо, как в мавзолее.
— Теперь ты доволен? — спрашиваю я Игоря.
В ответ он лишь неопределенно пожимает плечами. Молчит.
— Уничтожить Федорова, разве ты не этого хотел? Теперь можешь радоваться: цель достигнута.
— Если только он не успеет слинять далеко и быстро.
— В любом случае вся его организация накрылась, что само по себе, принимая во внимание его влияние и созданный положительный имидж, не так уж и мало.
— Мне мало… Ну да ладно… — мрачно вздыхает он. — Это ты послал кассету на телевидение?
— Угу. Только копию. Оригинал передан в ФСБ и еще одна копия в прокуратуре. Как говорится, издание разошлось массовым тиражом.
— И что в ФСБ и прокуратуре одобрили это показ?
— Знаешь, я как-то запамятовал поинтересоваться их мнением по этому поводу. Для них самих это будет большим сюрпризом. Как видишь, у меня неплохо получилось то, что хотел сделать ты сам. Только, в отличие от тебя, для этого мне не понадобилось ни убивать женщину, ни подставлять под пули товарища.
Сорока с печальной улыбкой смотрит на меня, после поворачивает голову в сторону и останавливает взгляд на темном экране.
— Не беспокойся, я не пишу тебя, если это тебя волнует.
В ответ он только брезгливо отмахивается, словно показывая, что ему глубоко по барабану, пишу я его или нет.
— Как тебе удалось отыскать кассету? — все-таки решает он нарушить молчание.
— А я ее не находил. Мне ее дали… Просто принесли и отдали.
— Отдали?
Да, это чистейшей воды правда. Кассету мне и в самом деле принесли. Отдали, сбагрили, сплавили, навязали. Можно это называть как хотите, но все эти выражения будут соответствовать действительному положению вещей.
Это случилось вчера около шести часов вечера. Как раз в то время, когда я вместе с Царегорцевым сидел у него в кабинете, и в который раз обдумывал предстоящие события. Операция составленная мной с Павлом и одобренная патроном РОВД Барышевым Олегом Станиславовичем напоминала мне цирковой номер, в котором именно мне предстояло сыграть ведущую роль, в то время как остальные подключались по мере необходимости, а до той поры лишь занимали места в партере.
Ждали возвращения Альвареса, посланного собирать дополнительную информацию. Вошла секретарша и сообщила, что ко мне посетительница. Это не могла быть Марго, так как с ней я только что разговаривал по телефону. Спрашивая себя, какой такой дуре я мог понадобиться в этакую пору и, соображая как бы побыстрее от нее отделаться, кем бы она мне не приходилась, я вышел из кабинета в большой коридор, и тут же остановился, словно приклеенный к линолеуму супер-клеем.
Это была ОНА. Странно, я сразу же узнал ее, хоть и видел всего лишь раз, на фотографии в рабочем кабинете ее незадачливого супруга.
Не знаю почему, но именно такой я ее себе и представлял. Среднего роста. Темно-рыжие, чуть вьющиеся волосы, густыми волнами покрывающие плечи. Правильные черты лица. Лицо слегка бледноватое, совсем чуть-чуть, но это скорее от волнения. Большие глаза. Зеленые. Пугающе зеленые, как у кошки или у ведьмы. Таких глаз мне еще ни разу не приходилось видеть. Обладательницу таких глаз в средневековой Европе ждал бы немедленный костер. И, наверное, это было бы правильно. Ведь если все женщины заимеют такие глаза, то что же из этого получится? Такие глаза необычны и сверхестественны. Они зовут, манят, они вызываю желания. В них можно смотреть бесконечно, все равно не надоест. Но смотреть опасно. Это как смотреть в бездну, которая, по выражению Ницше, начнет вглядываться в тебя. И тогда один неверный шаг, и можно сорваться, как сорвался Александр Александрович Ойффе. Надо совершенно потерять инстинкт самосохранения, чтобы долго смотреть в эти глаза. Не знаю, может быть этот зеленый эффект создают контактные линзы, но мне не хочется думать об этом. Мне хочется думать, что такие глаза были всегда.
— Сергей Николаевич?
— К вашим услугам, — кивнул я, приглашая в соседний кабинет, который делю напополам с Альваресом.
Голос у нее низкий, с чуть заметной хрипотцой, которая бывает у курящих женщин. Она вынимает из сумочки небольшой завернутый в блестящую бумагу пакет и кладет на стол, потом продолжает: