В общем, человек был готов сниматься в любом американском фильме, где фигурировали русские в космосе. Не хватало разве что бутылки водки, заткнутой за пояс.
— Мастер, неужели ты? — завопил человек. — Роман, твою налево, и ты? А что за перцы с вами?
— Привет, Орда! — закричал в ответ Роман. — Мы, мы! Или ослеп?
— Вы на чем прилетели? — спрыгивая с саней в снег, воскликнул Орда. — Глазам не верю!
На ходу он засунул руку за пазуху и достал…
Ну вот теперь любой голливудский режиссер взял бы его на роль русского космонавта без колебаний. Тем более что Орда был явным татарином — смуглым, скуластым, узкоглазым.
— За встречу! — обнимаясь с Романом и Зямой, провозгласил Орда. Бутылка пошла по рукам. Отхлебнув, Мастер протянул бутыль и мне — словно обозначая дружеский статус.
На вкус это была либо плохая водка, либо хорошо очищенный самогон. Но после резкого перехода из душной кабины, откуда до сих пор валил пар наших разгоряченных тел, в холодную снежную ночь Нигредо — это был уместный напиток.
Хотя, если честно, чашка горячего чая порадовала бы меня куда больше…
Отхлебнув, я передал бутылку Лене. Та тоже сделала глоток — и вернула бутыль Орде.
— Ага! — глядя на Бледного Лиса, стоящего с заложенными за спину (и крепко связанными) руками, сказал тот. — А блондинчик не удостоен?
— Нет, — твердо сказал Роман. — Он нас едва не сжег при подлете. Даже не спрашивай, как отбились… все равно не поверишь.
— Может, прокатим его до базы в кузове? — предложил татарин.
— Нам что, работники на шахты уже не нужны?
— И то верно, — пряча бутыль, сказал Орда. — Так, забирайтесь, живо!
— Помоги вначале контейнер вытащить, — сказал Мастер. — Там, в кабине.
У татарина округлились глаза.
— Чего? Серьезно? Вы привезли?
— Конечно. — Мастер пожал плечами. — Мы слов на ветер не бросаем.
— Ай, молодцы… — Орда хлопнул руками по бокам. — Ну и дела… Пошли… Мастер, а Костя-то где?
— Костя мертв, — сухо ответил Мастер. — Он тоже там… в корабле.
— Кто его? — В голосе Орды послышалось явное сочувствие. — Какая падла?
— Не заводись. Честная была дуэль. Костик сам виноват.
— Ты? — Орда сразу понял направление его мысли и ткнул в меня пальцем. — Ты Игоря шлепнул?
— Уймись, Анвар, это я его застрелила, — пробормотала Лена.
— Ты меня откуда знаешь? — насторожился Орда. Всмотрелся в нее. — Ты… Ленка! Водила!
В его голосе послышалась растерянность. Видимо, их отношения были сложными. Не враждебными, а именно сложными.
— Да, это я. Ну, что делать будем?
Орда махнул рукой:
— Ай, кто старое помянет… Иди в тепло, мы принесем… все.
Кабина аэросаней оказалась на удивление просторной. Может быть, потому, что здесь царил минимализм военного транспорта — одно лишь водительское кресло, похоже, снятое с какого-то корабля и снабженное привязными ремнями, выглядело прилично. Все остальное — сплошная кустарщина: холодные, некрашеные стальные стены; вмазанные в оконные проемы грубой, похожей на смолу замазкой, стекла; узкие лавочки из железных труб; висевший на стене решетчатый короб, в котором светились раскаленные докрасна спирали калорифера.
Мы уселись позади — я, Ленка, Бледный Лис. Ленка поерзала, устраиваясь поудобнее, потом сказала:
— Задница — она сразу разницу чует между сотворенным и сделанным…
— Это ты о чем?
— Корабли штампует Плюшка. И большую часть вещей делает там же автоматика. Это все немного чужое, не всегда то, что нужно, но удобное. А эти сани делали здесь. Из чего придется. Они, конечно, не очень комфортные, да и дизайнер рядом даже не ночевал. Но это то, что здесь нужно. Это сделано. Руками. Ты когда присмотришься, то сразу будешь понимать — где сотворенное, а где сделанное.
— Чего тут понимать, — буркнул наш пленник. — Сотворенное лучше.
— О да! — легко согласилась Лена. — Конечно! Вот только кондиционер в «Сильване» сразу сдох, когда мы туда вчетвером забрались. И так со всем — ты всегда знаешь, что можно из сотворенного выжать, а что нельзя. А то, что делают руками, всегда имеет запас.
— Ну и что с того? — спросил Бледный Лис.
— Хотя бы то, — усмехнулась Лена, — что некоторых самоуверенных сопляков в дорогих кораблях подбивают из ручного плазмомета, высунув его в люк.
Парень промолчал, только обиженного засопел.
Вряд ли наш путь длился дольше получаса. В кабине было темно, только несколько приборов тускло светились на приборной доске, да за спиной, в калорифере, багрово тлели спирали. Лучи света от фар скользили по черному, искрящемуся снегу. Нас мотало из стороны в сторону — сразу стало ясно, зачем к стенам прикручены крепкие ременные петли.
Но несмотря на гул, тряску, подпекающий спину жар — и мерзнущие на стальном полу ноги, я ухитрился задремать. И проснулся от того, что шум стих, а сани неподвижны.
Оказывается, во сне я завалился на Лену и она все это время безропотно держала мою голову на коленях.
— Извини, — пробормотал я, выпрямляясь. — Это не было этим… как его… домогательством.
— Догадываюсь, — фыркнула Лена. — Храпящий мужчина может домогаться только до подушки.
— Я храпел? — поразился я. В моем представлении храп всегда был уделом толстяков и много пьющих.
— Пошли, — подтолкнула меня Лена. — Потом обсудим…
Из аэросаней уже вышли все, даже Бледного Лиса вывели и драгоценный контейнер выгрузили. Вышли и мы.
Сани стояли в пещере. Просторной — в ней стояло три таких транспорта и место еще оставалось. К неровному каменному своду были подвешены лампочки. Кабели шли прямо по стене, небрежно прихваченные стальными крюками. От внешнего мира пещеру отделяли раздвижные металлические ворота. Неплотные — в щели между створками задувал мелкий снежок.
— Просто тут у вас, — сказал я, оглядываясь. — Прямо база повстанцев на этом… как его… ну, в «Звездных войнах»…
— Хот, — сказал Роман, — Ледяную планету из пятого фильма называли Хот. Но у нас тут нет никаких снежных монстров и ездовых ящеров. Нигредо абсолютно безжизненна.