Милли испуганно дёрнула руку к себе, леди Тренна настрого запретила ей разрешать кому-либо гадать по ладони. Особенно мужчинам. Года три назад наставница сама посмотрела руку Милли и потом долго ходила мрачная, что-то вскользь буркнув про двойное переплетение, которое после каждого события может кардинально менять свое толкование.
– О, неужели вы боитесь, леди, доверить мне ваши сердечные тайны, – продолжая крепко держать её руку, игриво приподнял бровь Шерт. – Как интригующе! И кто же успел зацепить ваше нежное сердечко? Но кто бы он ни был – это страшная ошибка! Уверяю вас, никто не может по достоинству оценить нежность и красоту вашей души, кроме вашего преданного слуги!
– Так! А ну встал и отправился за дровами, преданный слуга! – негромко, но зло рявкнул незаметно подошедший к нему сзади Брант. – И нечего голову девушкам морочить, когда остальные работают!
– Я высказал свое предложение, но никто не захотел прислушаться, вот теперь и расплачивайтесь за свою трусость. – Шертанс ещё презрительно кривил губы, а в его глазах уже плескалось понимание.
Про Брантера Дрезорта тоже ходило достаточно сплетен, причём одна другой невероятнее. Но в одном все совпадали: капитан никогда не проигрывал поединков. И те редкие счастливчики, с кем он сводил бой к ничьей, после гордо считали себя его друзьями, зато над теми, кто проиграл, ещё долго потешалась вся знать срединных королевств. Поскольку Брант никогда не убивал поверженных врагов. Хотя некоторые предпочли бы умереть, вот только капитан всегда заранее оговаривал себе право в случае победы стребовать с проигравшего исполнения желания. Одного-единственного. Но вся интрига в том и состояла: никто и никогда не мог заранее предугадать, какой именно каприз придёт в голову победителю.
Толстый, как бочонок, барон, считавший себя до одного несчастливого часа непревзойдённым бойцом в поединках на двуручных мечах, решил сначала, будто ему невероятно повезло, когда за проигрыш в схватке Брант приказал доставить от рынка до гвардейских казарм купленную им свинью. Причём ограничений было только два: запрещалось использовать чужую помощь и убивать животное.
Часа через три завсегдатаи и гости рынка, плотно облепившие крылечки, заборы и все остальные пригодные для наблюдения места, катались от хохота, глядя, как распаренный и злой барон, стоя на коленях возле мелкой грязной лужи, лживо ласковым голосом уговаривает проклятую тварь вылезать и идти домой. Однако хрюшка, сожравшая на дармовщину две огромные корзины пирожков с мясом и рыбой, пришла к этому моменту в такое благодушное настроение, что не имела никакого желания куда-то там плестись на полный желудок. Не помогал ни кнут, ни попытки вытащить её из лужи за хвост, ни свежие пирожки, притащенные счастливой кухаркой, за утро сделавшей трёхдневную выручку. Причём, наравне со свежими пирогами в свинское чрево ушли и наскоро разогретые чёрствые.
– На каком оружии вы желаете со мной сразиться, ваше сиятельство?! – холодно поинтересовался капитан, помахивая принесённым обломком доски.
Это тоже было одной из его прихотей – вызывая на бой обидчика, бросать в него не ножны и не перчатки, а первый предмет, какой нашёлся под ногами.
«Мои гвардейские перчатки слишком милы мне, чтобы пачкать их об рожу всяких негодяев», – в пылу ссоры объявил капитан когда-то и с тех пор свято придерживался этого правила.
– Не до поединков нам сейчас, Брант, – укоризненно обронил вернувшийся секретарь и, одним рывком поставив Шерта на ноги, веско прошипел тому в лицо: – А вот если вас, граф, я ещё хоть один раз увижу ближе к этой девушке, чем на три шага, то лично отправлю на тот свет! И не стоит ухмыляться; в отличие от Бранта, я не гвардеец и никаких клятв не убивать людей иначе как ради пользы отечества не давал.
– А если вы, граф, посмеете сейчас поднять голос или оружие на моего друга, – немедля подхватил эту угрозу Брант, – я сам вас убью, и будьте уверены, никакая клятва мне не помешает. А теперь – марш за дровами, я их вон там в кучу сложил!
Шерт оскорблённо вскинул голову и, старательно пряча бурлящую в груди радость, неторопливо потопал в сторону моря. Вознося про себя благодарность всем богам за подаренное минуту назад терпение. Если бы он не сумел смолчать и вставил, по обыкновению, едкое словцо, чёртов капитан уже тащил бы в сторону замусоренных кустов его труп. Слишком уж бешеным огнём полыхнул в глазах Бранта гнев и красноречиво побелели костяшки стиснутых на рукояти знаменитого кинжала пальцев.
– Однако… – озадаченно хмыкнула Цилия, провожая кузена взглядом, – какая популярность!
Милли смутилась почти до слёз, расслышав в словах принцессы завистливое изумление. И тотчас не на шутку обиделась на лорда Кайда.
Ну вот что она ему такого сделала, этому секретарю, почему он считает себя вправе преследовать её в открытую?! Да ещё и делает при всех столь откровенные заявления, словно получил на Милли какие-либо права?! Конечно… лорд был сегодня очень заботлив и любезен и всячески старался ей угодить… но ведь делал это по собственному желанию?! Лично она ведь не давала никакого повода?
– Извини, – по-своему понял её волнение Дорд, – не стоило мне уходить, но… герцог… так переживает за леди Тренну и мага, его нельзя было бросить в такую минуту.
Она тоже очень переживает за леди Тренну и за Гизелиуса, но это вовсе не повод преследовать её настойчивой опекой и ссориться из-за неё со спутниками, – хотелось ответить Милли, но она смолчала, сражённая прозвучавшим в голосе секретаря откровенным огорчением и светившейся в его глазах заботой. Опустив взгляд, девушка осторожно обирала с подола подсохший мусор и пыталась придумать, как бы повежливее объяснить лорду Кайду, что давно привыкла заботиться о себе сама и не желает, чтобы её имя как-то связывали с именем лорда. И вообще, он волен уходить когда захочет и куда захочет и не обязан докладывать Милли обо всех своих намерениях.
– Пещерка готова. – Подошедший с сообщением Азарил помешал Милли прочесть секретарю задуманную нотацию, а через минуту было поздно.
Лорд с такой учтивой заботой помог девушке подняться, отрясти от песка подол её простого платья и, бережно поддерживая, отвёл к устроенному северянами убежищу, что выговор за грубое преследование был бы в этот момент совершенно несправедлив и неуместен. Сейчас поведение лорда заслуживало только кучи благодарственных слов.
Если бы ещё не светившееся в его глазах откровенное восхищение и нежность, слишком явное, чтобы этого не заметили все окружающие!
Едва представив, как они с секретарём выглядят со стороны, магиня пришла в необычное смятение и не могла и рта раскрыть, догадываясь, как неверно будет истолкована присутствующими любая её фраза. Вежливость примут за проявление ответных чувств, резкость – за глупый каприз… нет, лучше всё же смолчать.
Оставшись наедине с новыми подругами за густым занавесом ежевичных стеблей, Милли с нескрываемым облегчением выдохнула; внезапный интерес лорда Кайда тревожил намного сильнее, чем назойливые ухаживания целой толпы гвардейцев. Мельком оглядев глинистые стенки тесной ниши, заботливо выровненный и застланный травой пол, девушка обессиленно опустилась на расстеленные внимательным секретарём камзолы, отобранные им у мужчин. Хотелось попробовать спокойно обдумать, каким способом можно вежливо, но непреклонно сообщить свалившемуся на её голову настойчивому поклоннику о своём нежелании принимать его ухаживания?!