– Кого это ты нам притащил, Антрацит?
– Кого надо, Язва. Не твоего ума дело.
– Чужаки, как я посмотрю, да еще с оружием? Ты же знаешь, с оружием пустить не могу. Не велено.
Чернокожий, обретший экзотическое имя, запыхтел, раздувая ноздри. Он, наверное, побагровел бы – если это можно было заметить на черной как уголь коже.
– Сообщи ему, что мы пришли, – процедил он. – И поторопись. Смотрящий приказал доставить гостей быстро.
– Гостей, говоришь? – хмыкнул Язва и нехотя направился к лестнице. – Ладно, здесь ждите.
Быстро поднялся, заглянул за дверь и крикнул сверху с некоторым разочарованием в голосе:
– Поднимайтесь, он ждет…
Поднявшись по ржавым ступеням, они оказались на зыбкой железной площадке. Книжник успел на секунду бросить взгляд в сторону воды – и у него захватило дух: ему показалось, что он увидел часть той большой, да просто огромной, бухты, за которой, как говорят, должен открываться просто невообразимый простор…
Его толкнули в дверь – и сказочная картинка исчезла. Вместо нее возникло просторное светлое помещение, обставленное с неслыханной, просто вызывающей роскошью. Конечно, о роскоши семинарист, выросший в тесной келье на несколько душ, имел весьма смутное представление. В Кремле вообще тяготели к аскетизму, даже князь не кичился богатством. Разве что некоторые бояре, с которыми у него вообще не было ничего общего, имели слабость к излишествам. Так что роскошь он понимал по-своему – когда у одного индивида вещей больше, чем он в состоянии использовать. Главное – бесполезных, не нужных человеку вещей. Как здесь: к чему эта куча ковров на полу, эта статуя, фонтанчик с настоящей водяной струйкой, к чему эти картины на стенах, эти статуэтки и разные красивые безделушки на полках. Все это пригодилось бы в музее, в каком-нибудь кремлевском интернате – но зачем это одному человеку? Этого семинарист никогда понять не мог.
И самое поразительное: при всем этом обилии полок – ни одной книги на них. Как и на массивном письменном столе, за которым, положив на этот самый стол ноги в легких ботинках, сидел хозяин. В том, что это и был Смотрящий, не возникло даже сомнений.
Первое, что поражало во внешности хозяина кабинета – это его одежда. Она была белая. Одного этого было достаточно, чтобы понять: перед ними чертовски богатый и обладающий большой властью человек, ведь проще стереть с лица земли несколько городских кварталов, чем раздобыть такой вот белоснежный френч, а тем более поддерживать эту белизну хоть сколько-нибудь продолжительное время. Особенно дико было встретить подобное на Морском заводе, среди грязи, ржавчины, застарелой смазки. Зато на местную голытьбу это должно производить несомненно убойное впечатление.
Лицо Смотрящего было под стать. Крупные, будто рубленые черты обрамляли густые бакенбарды, переходившие в аккуратно выровненные усы. Вид этого человека внушал уважение и оторопь. Он совсем не напоминал тот полубандитский образ, что нарисовал в своем воображении Книжник.
– А вот и они! – с напускным радушием произнес Смотрящий, убрав со стола ноги и неторопливо поднявшись. – Слышал, что какие-то необычные чужаки к нам заявились. А я люблю все необычное – вот и решил взглянуть на вас лично.
– Что же в нас такого необычного? – поинтересовался Слава.
– А я не про тебя говорю, – оборвал его Смотрящий. – Ты ведь с Балаклавы сам, как я вижу? Вот и знай свое место.
Слава вспыхнул, но промолчал. Книжник скосился на спутника. Как Смотрящий понял, откуда их новый друг? По татуировкам? По одежде? Во всяком случае, глаз у хозяина этого кабинета был острый.
Смотрящий неторопливо приблизился к гостям, осматривая их с головы до ног. Остановил взгляд на Кэт. Впрочем, оценивал он ее скорее не как женщину, а как боевую единицу – это было заметно по цепкому опытному взгляду. Книжник ощутил, как за спиной запыхтел кто-то из охраны. Нервничают, видать, боятся, как бы чего не вышло. Но и Зигфрид, и обычно буйная Кэт, вели себя спокойно.
– Вообще мы гостям всегда рады – особенно когда те приносят товары, золото – на том Привоз держится, – говорил хозяин. – Когда заработанное в кабаках оставляют – это нам тоже в прибыль. Другое дело, когда на нашей территории замышляют всякие непонятные дела – здесь уже мои ребята начинают нервничать. Правильно я говорю, Антрацит?
– Да, батя, так и есть. Мутят они что-то.
Книжник с удивлением поглядел на стоявшего сбоку чернокожего: интересно, «батя» – это просто уважительное обращение, или они действительно родственники? Это было бы забавно.
– Говорят, с бесноватыми вы повздорили, они прямо рвут и мечут, – Смотрящий мелко рассмеялся. – Это вы молодцы, хорошо расшевелили это осиное гнездо. Непонятно только, как живыми умудрились уйти. А еще мне докладывают, мол, вы у меня людей вербовать пытаетесь, – продолжил Смотрящий. – А это уже ни в какие ворота не лезет. Потому что собирать боевые группы на Корабельной стороне только я могу, для того я и поставлен Смотрящим. Местных за такие выходки я жестоко наказываю, но вы чужаки, и могли, конечно, оступиться. Что скажете? Вот тебе, здоровяк, есть что сказать?
Он обращался непосредственно к Зигфриду. Воин быстро огляделся по сторонам, едва заметно улыбнулся, сказал:
– Да ничего такого мы не замышляем, батя.
Книжник мысленно закатил глаза, но, похоже, Зигфрид попал в самую точку, умудрившись одновременно сохранить достоинство и тонко польстить местному авторитету. Смотрящий не смог сдержать одобрительной улыбки.
– Мы вообще здесь проходом, – продолжил Зигфрид, – сами в Балаклаву направляемся, к нему вот в гости. А людей нанять хотим, чтобы дорогу от диких очистить – они ж там кусок земли отхватили, ни пройти, ни проехать.
– Складно поешь, – внимательно разглядывая воина, проговорил Смотрящий. – Антрацит, что там известно по Балаклаве?
– Так и есть, степняки Базу захватили, местных вовсю прессуют. Мы с дикими условились, чтобы те дальше Камышовой не совались, но сам понимаешь – как с ними договариваться…
– Погоди, не части. Стало быть, не лгут чужаки?
– А кто их знает, батя…
– По глазам вижу – не лгут. А раз так, то чего им мешать? Пусть идут себе, а? Что скажешь, Антрацит?
– Тебе решать, батя.
– Правильно говоришь, это мне решать, так и запомни, – Смотрящий вернулся за стол, тяжело опустился в потертое кожаное кресло. Продолжил задумчиво осматривать гостей. – Что же мне с вами делать? Отпустить? Как-то не в моих правилах. Раз уж вы у меня в гостях, стало быть, я должен получить от вас хоть какую-то пользу. Это правило у меня такое – ничего не делать просто так. На том и стоим.
– А я тебе предложу, что делать, – сказал Зигфрид. – Раз уж нам нельзя здесь бойцов искать, ты их нам сам выдели. И делу хорошему поможешь, и сам в курсе всего будешь.
Охранники за спиной зашевелились, зашептались, возмущенные такой дерзостью. Смотрящий же приподнял брови, задумчиво уставился в мутное окно. Слава сжал зубы и вжал голову в плечи. Он с трудом сдерживался, чтобы не закричать: «Нет, мне не нужны чужие глаза!». Но, видимо, понимал: Зигфрид ведет какую-то тонкую игру.